Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

ЕЈ место, еЈ должность в цеху никак не называлось, а назвать можно
было -- "верхняя расставлялка". Около ленты, идущей из пресса с нарезанными
мокрыми кирпичами (только что замешанные из глины, они очень тяжелы) стояли
две девушки -- нижняя расставлялка и подавалка. Этим не приходилось
сгибаться, лишь поворачиваться, и то не на большой угол. Но верхней
расставлялке -- стоящей на постаменте царице цеха, надо было непрерывно:
наклоняться; брать у ног своих поставленный подавалкой мокрый кирпич; не
разваливая его, поднимать до уровня своего пояса или даже плеч; не меняя
положения ног, разворачиваться станом на прямой угол (иногда направо, иногда
налево, в зависимости от того, какая приЈмная вагонетка нагружалась); и
расставлять кирпичи на пяти деревянных полках, по двенадцати на каждой.
Движения еЈ не знали перерыва, остановки, изменения, они делались в быстром
гимнастическом темпе -- и так всю 8-часовую смену, если только не портился
пресс. Ей всЈ подкладывали и подкладывали -- половину всех кирпичей,
выпускаемых заводом за смену. Внизу девушки менялись обязанностями, еЈ никто
не менял за восемь часов. От пяти минут такой работы, от этих махов головой
и скручиваний туловищем должно было всЈ закружиться. Девушка же в первой
половине смены еще и улыбалась (переговариваться из-за грохота пресса было
нельзя), может быть ей нравилось, что она выставлена на пьедестал как
королева красоты, и все видят еЈ босые голые крепкие ноги из-под подобранной
юбки и балетную гибкость талии.
За эту работу ей давали самую высокую в лагере пайку: триста граммов
лишнего хлеба (всего в день -- 850) и на ужин кроме общих черных щей -- три
стахановских: три жалких порции жидкой манной каши на воде -- так мало еЈ
клали, что она лишь затягивала дно глиняной миски.
"Мы работаем за деньги, а вы за хлеб, это не секрет", -- сказал мне
вольный чумазый механик, чинивший пресс.
А приЈмные вагонетки откатывали мы с одноруким алтайцем Луниным. Это
были как бы высокие башенки -- шаткие, потому что от десяти полок по
двенадцать кирпичей центр тяжести их высоко поднимался. Гибкую, дрожащую,
как этажерку, перегруженную книгами, -- такую вагонетку надо было тянуть
железной ручкой по прямым рельсам; взвести на подставную тележку
(шабибюнку); застопорить на ней; теперь по другой прямой тянуть эту тележку
вдоль сушильных камер. Остановившись против нужной, надо было вагонетку
свезти с тележки и еще по новому направлению толкать вагонетку перед собой в
камеру. Каждая камера была длинный узкий коридор, по стенам которого
тянулось десять пазов и десять планок. Надо было быстро без перекоса
прогнать вагонетку вглубь, там отекать рычаг, посадить все десять полок с
кирпичами на десять планок, а десять пар железных лап освободить и тотчас же
выкатываться с пустой вагонеткой.

Страницы: (420) :  <<  ... 103104105106107108109110111112113114115116117118 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Ее старший брат Фридрих, решительный молодой человек, последовательно и
точно исполнял все, что предписывала мать; он сопровождал поезд верхом и был
одновременно курьером, каретником и проводником. Учитель младшего, подающего
надежды сына, весьма образованный человек, составлял общество баронессе в
карете; кузен Карл вместе со старым священником, давним другом семьи, без
которого она уже не могла обходиться, и с двумя родственницами - одной
постарше, другой помоложе, ехал в следующем экипаже. Горничные и камердинеры
следовали сзади в колясках; замыкали поезд несколько тяжело груженных возов,
не раз отстававших в пути.
Нетрудно себе представить, что и все-то путешественники неохотно
покинули свой кров, а уж кузен Карл уезжал с того берега Рейна с особенным
неудовольствием; но не потому, что оставлял там возлюбленную, хотя это легче
всего было бы предположить по его молодости, приятной наружности и пылкому
нраву; дело обстояло иначе: он дал увлечь себя ослепительной красавице,
каковая под именем Свободы сперва тайно, а затем и явно снискала себе
стольких поклонников; весьма дурно обошедшаяся с одними, она с тем большею
горячностью почиталась другими.
Подобно тому как все любящие бывают ослеплены своею страстью, так же
случилось и с кузеном Карлом. Положение в обществе, благополучие,
сложившиеся отношения - все обращается в ничто, меж тем как вожделенный
предмет становится единственным, становится всем. Родители, близкие и друзья
делаются для нас чужими, и мы почитаем своим то, что всецело занимает нас,
делая чужим все остальное.
Кузен Карл со всем пылом предался своему увлечению и не скрывал его в
разговорах. Он полагал, что тем свободнее может высказывать эти взгляды, что
он дворянин и, хоть и второй сын в семье, со временем унаследует
значительное состояние. Как раз те имения, что в будущем должны были отойти
к Карлу, оказались теперь в руках врага, хозяйничавшего там не лучшим
образом...

Гёте, Иоганн Вольфганг фон (Goethe, Johann Wolfgang von)   
«Разговоры немецких беженцев»