Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

ВсЈ в том же рыхлом снегу волоча, все ветки ты
снесешь в кучи и в кучах сожжешь (а они дымят, не горят). Теперь лесину
распилишь на размеры и соштабелюешь. И норма тебе на брата в день -- пять
кубометров, а на двоих десять. (В Буреполоме -- семь кубов, но толстые кряжи
надо было еще колоть на плахи.) Уже руки твои не поднимают топора, уже ноги
твои не переходят.
В годы войны (при военном питании) звали лагерники три недели
лесоповала -- сухим расстрелом.
Этот лес, эту красу земли, воспетую в стихах и в прозе, ты
возненавидишь! Ты с дрожью отвращения будешь входить под сосновые и
березовые своды! Ты еще потом десятилетиями, чуть закрыв глаза, будешь
видеть те еловые и осиновые кряжи, которые сотни метров волок на себе до
вагона, утопая в снегу, и падал, и цеплялся, боясь упустить, не надеясь
потом поднять из снежного месива.
Каторжные работы в России десятилетиями ограничивались Урочным
Положением 1869 года, изданным для вольных. При назначении на работу
учитывались: физические силы рабочего и степень навыка (да разве в это можно
теперь поверить?!). Рабочий день устанавливался зимой 7 часов (!), летом --
12,5. На Акатуйской лютой каторге (Якубович, 1890-е годы) рабочие уроки были
легко выполнимы для всех, кроме него. Их летний рабочий день там составлял с
ходьбою вместе -- 8 часов, с октября семь, а зимой -- только шесть. (Это еще
до всякой борьбы за всеобщий восьмичасовой день!) Что до омской каторги
Достоевского, то там вообще бездельничали, как легко установит всякий
читатель. Работа у них шла в охотку, впритруску, и начальство даже одевало
их в белые полотняные куртки и панталоны! -- ну, куда ж дальше? У нас в
лагере так и говорят: "хоть белые воротнички пришивай" -- когда уж совсем
легко, совсем делать нечего. А у них -- и куртки белые! После работы
каторжники "МЈртвого дома" подолгу гуляли по двору острога -- стало быть не
примаривались! Впрочем, "Записки из МЈртвого дома" цензура не хотела
пропустить, опасаясь, что лЈгкость изображенной Достоевским жизни не будет
удерживать от преступлений. И Достоевский добавил для цензуры новые страницы
с указанием, что жизнь на каторге всЈ-таки тяжела!1 У нас только придурки по
воскресеньям гуляли, да и те стеснялись. -- А над "Записками Марии
Волконской" Шаламов замечает, что декабристам в Нерчинске был урок в день
добыть и нагрузить три пуда руды на человека (сорок восемь килограмм! -- за
один раз можно поднять!), Шаламову же на Колыме -- восемьсот пудов. Еще
Шаламов пишет, что иногда доходил у них летний рабочий день до 16 часов! Не
знаю как с шестнадцатью, а тринадцать-то часов хватили многие -- и на
земляных работах в Карлаге, и на северных лесоповалах, -- и это чистых
часов, кроме ходьбы пять километров в лес да пять назад.

Страницы: (420) :  <<  ... 109110111112113114115116117118119120121122123124 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... У меня не было бы ни минуты
душевного покоя, если бы он остался без вашего попечения и влияния. Я
поговорю с ним перед отъездом о его поведении, а вы, надеюсь, также не
откажетесь серьезно поговорить с ним. Неправда ли?
- Конечно, с величайшим удовольствием, - смущенно ответил доктор,
чувствуя себя неловко перед изящной собеседницей. - Пусть он остается
здесь до тех пор, пока вам будет угодно. Но (тут к доктору вернулось его
обычное самообладание) вам следует с особенной настойчивостью внушить ему,
как важно для него серьезно заниматься в настоящее время, которое является
в известной степени поворотным пунктом в его судьбе. Ему уже почти
семнадцать лет, а у него так мало склонности к учению, что я сильно
сомневаюсь, в состоянии ли он будет выдержать нужные для поступления в
университет экзамены. Вы ведь, вероятно, хотели бы, чтобы он получил
высшее образование, прежде чем избрать себе определенную профессию в
жизни?
- Да, конечно, - нерешительно ответила дама, очевидно, только
механически подтверждая слова доктора. - Какую профессию вы посоветовали
бы для него? - спросила она. - Вы гораздо больше меня понимаете в этих
делах.
- Как вам сказать... - пробормотал доктор Монкриф в затруднении. - Это
будет зависеть от его собственных желаний и склонностей...
- Нет, нет, что вы! - с живостью перебила она. - Разве он понимает
что-нибудь в жизни, бедный мальчик? Его желания будут, наверное, нелепы и
вздорны. Вероятно, он захочет, подобно мне, пойти на сцену.
- А разве вы стали бы противиться этому?
- Самым решительным образом. Надеюсь, что эта мысль еще не приходила
ему в голову.
- Да, он, по крайней мере, никогда не говорит об этом. В нем до сих пор
проявляется так мало склонности к какой-нибудь определенной профессии,
что, мне думается, его выбор будет определен волей или влиянием родителей.
Я, конечно, не знаю, насколько сильно это влияние. Но воздействие родных
вообще важнее всего, особенно в тех случаях, когда дети, как ваш сын,
например, не обнаруживают с своей стороны никаких определенных
склонностей...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Карьера одного борца»