Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Еще месячишко
отдохнул саморубом (рекордиста, его никто не заподозрел). Вот и всЈ.
(Конечно, тут и еще не без объяснений. В звене у них годок работала возчицей
воровка-майданщица, она жила сразу с двумя придурками: приЈмщиком леса и
завскладом. Оттого всегда в их звене было перевыполнение и, главное, их конь
Герчик ел овса вволю и крепко тянул -- а то ведь и лошадь получала овса...
от выработки звена! Надоело говорить "бедные люди!", сказать хоть "бедные
лошади!") Но всЈ равно -- семь лет на лесоповале без перерыва -- это почти
миф! Так ка'к семь лет работать, если не уноравливаться, не смекать, если не
вникнуть в интерес самой работы? Уж только б, говорит ЧульпенЈв, кормили, а
работал бы и работал. Русская натура... Овладел он приЈмом "сплошного
повала": первый хлыст валится так, чтоб опирался, не был в провисе, легко
раскряжевывался. И все хлысты потом кладутся один на один, скрещиваясь --
так, чтоб сучья попадали в один-два костра, без стаскивания. Он умел
затягивать падающий ствол точно в нужном наравлении. И когда от литовцев
услышал о канадских лесорубах, на спор ставящих в землю кол и потом падением
стволов вгоняющих его в землю, -- загорелся: "А ну, и мы попробуем!" Вышло.
Так вот, оказывается: такова природа человека, что иногда даже горькая
проклятая работа делается им с каким-то непонятным лихим азартом. Поработав
два года и сам руками, я на себе испытал это странное свойство: вдруг
увлечься работой самой по себе, независимо от того, что она рабская и ничего
тебе не обещает. Эти странные минуты испытал я и на каменной кладке (иначе б
не написал), и в литейном деле, и в плотницкой и даже в задоре разбивания
старого чугуна кувалдой. Так Ивану-то Денисовичу можно разрешить не всегда
тяготиться своим неизбежным трудом, не всегда его ненавидеть?
Ну, тут, я думаю, нам уступят. Уступят, но с обязательным условием,
чтоб никаких отсюда не вышло укоризн для придурков, которые и минуты не
добывали хлеба в поте лица.
В поте-то не в поте, но веления гулаговского начальства исполняли
старательно (а то на общие!), и изощренно, с применением специальных знаний!
Ведь все значительные придурочьи места суть звенья управления лагерем и
лагерным производством. Это как раз те особо откованные
("квалифицированные") звенья цепи, без которых (откажись поголовно все зэки
от придурочьих мест!) развалилась бы вся цепь эксплоатации, вся лагерная
система! Потому что такого количества высоких специалистов, да еще согласных
жить в собачьих условиях годами, воля никогда не могла бы поставить.
Так почему ж не отказались? Цепь Кащееву -- почему ж не развалили?
Посты придурков -- ключевые посты эксплоатации.

Страницы: (420) :  <<  ... 147148149150151152153154155156157158159160161162 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Пьер давно уже спал, когда в одиннадцать часов погасло последнее
освещенное окно господского дома. Иоганн Верагут возвращался пешком из
города далеко за полночь; он провел вечер со своими знакомыми в ресторане.
Пока он шел, в теплой атмосфере облачной летней ночи растворились запахи
вина и сигаретного дыма, улетучились взрывы возбужденного смеха и дерзкие
шутки; глубоко дыша чуть теплым влажным ночным воздухом, Верагут неторопливо
шагал по дороге вдоль уже довольно высоко поднявшейся пашни по направлению к
Росхальде, массивные очертания которого безмолвно громоздились на бледном
ночном небе.
Он миновал, не сворачивая, ворота в поместье, бросил взгляд на
господский дом, благородный фасад которого манящим пятном светился на черном
фоне деревьев, и целую минуту с наслаждением и отчужденностью случайного
путника разглядывал эту прекрасную картину; затем он прошел еще несколько
сот метров вдоль высокого забора и достиг места, где у него был лаз и тайная
тропка, ведущая к мастерской. Окончательно протрезвев, невысокий, плотно
сбитый художник направился по мрачному, густо заросшему парку к своему
жилищу, которое вдруг открылось его глазам: над озером мрак расступился,
обнажив широкий овал тускло-серого неба.
Почти черная вода застыла в полном безмолвии, только над поверхностью
мерцал слабый свет, напоминая бесконечно тонкую кожу или мельчайший слой
пыли. Верагут взглянул на часы: скоро час ночи. Он открыл боковую дверь,
ведущую в его комнаты, зажег свечу, быстро разделся, вышел нагишом во двор,
медленно спустился по широким каменным ступеням к озеру и вошел в воду,
которая небольшими плавными кругами поблескивала у его колен. Он нырнул,
проплыл немного, удаляясь от берега, но внезапно почувствовал усталость
после необычно проведенного вечера, вернулся назад и совершенно мокрый вошел
в дом...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Росхальде»