Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Когда же начинался развод и
вахтер дощечкой отхлопывал по спинам крайних зэков в выходящих пятерках,
Беляев (в своей бригаде производственных придурков) старался не попасть
крайним. Если же попадал, то, проходя мимо вахты, брезгливо вздрагивал и
изгибался, всей спиной показывая, что презирает вахтера. И тот не смел
коснуться его.
Еще будучи зав. производством, то есть важным начальником, я
познакомился с генералом так: в конторе строительства, где он работал
помощником нормировщика, я заметил, что он курит, и подошел прикурить. Я
вежливо попросил разрешения и уже наклонился к его столу. ЧЈтким жестом
Беляев отвЈл свою папиросу от моей, как бы опасаясь, чтоб я еЈ не заразил,
достал роскошную никелированную зажигалку и положил еЈ передо мной. Ему
легче было дать мне пачкать и портить его зажигалку, чем унизиться в
прислуживании -- держать для меня свою папиросу! Я был смущен. И так перед
каждым нахалом, просящим прикурить, он всегда клал дорогую зажигалку, тем
начисто его раздавливая и отбивая охоту обратиться другой раз. Если же у
него улучали попросить в тот момент, когда он сам прикуривал от зажигалки,
спешили сунуться папиросой туда же, -- он спокойно гасил зажигалку, закрывал
крышечкой и в таком виде клал перед просителем. Так ясней понималась вся
величина его жертвы. И все вольные десятники и заключЈнные бригадиры,
толпившиеся в конторе, если не у кого было больше прикурить, то легче шли
прикуривать во двор, чем у него.
Поместясь теперь в одной с ним комнате, еще и койкой бок о бок, я мог
узнать, что брезгливость, презрительность и раздражение -- главные чувства,
владеющие им в его положении заключЈнного. Он не только не ходил никогда в
лагерную столовую ("я даже не знаю, где в нее дверь!") но и не велел соседу
нашему Прохорову ничего себе приносить из лагерного варева -- только хлебную
пайку. Однако был ли еще хоть один зэк на Архипелаге, который бы так
издевался над бедной пайкой? Беляев осторожно брал еЈ как грязную жабу --
ведь еЈ трогали руками, носили на деревянных подносах -- и обрезал ножом со
всех шести сторон! -- и корки, и мякиш. Эти шесть обрезанных пластов он
никогда не отдавал просившим -- Прохорову или старику-дневальному, но
выбрасывал сам в помойное ведро. Однажды я осмелился спросить, почему он не
отдаЈт их Прохорову. Он гордо вскинул голову с очень коротким Јжиком белых
волос (носил их настолько короткими, чтоб это была как будто и причЈска, как
будто и лагерная стрижка): "Мой однокамерник на Лубянке как-то попросил
меня: разрешите после вас доесть суп! Меня всего просто передернуло! Я --
болезненно воспринимаю человеческое унижение!" Он не давал голодным людям
хлеба, чтобы не унижать их!
ВсЈ это высокомерие генерал потому мог так легко сохранять, что около
самой нашей вахты была остановка троллейбуса No.

Страницы: (420) :  <<  ... 154155156157158159160161162163164165166167168169 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Воспоминания Керн... И
какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
- Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить...
читать.
- С вами невозможно разговаривать...
Шофер поглядел в нашу сторону. Экскурсанты расселись.
Аврора доела мороженое, вытерла пальцы.
- Летом, - сказала она, - в заповеднике довольно хорошо платят.
Митрофанов зарабатывает около двухсот рублей.
- И это на двести рублей больше, чем он стоит.
- А вы еще и злой!
- Будешь злым, - говорю. Шофер просигналил дважды.
- Едем, - сказала Аврора.
В львовском автобусе было тесно. Коленкоровые сиденья накалились.
Желтью занавески усиливали ощущение духоты.
Я перелистывал "Дневники" Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось
дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость.
Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его
знакомый - гений?!
Я задремал. Невнятно доносились какие-то лишние сведения о матери
Рылеева...
Разбудили меня уже во Пскове. Вновь оштукатуренные стены кремля
наводили тоску. Над центральной аркой дизайнеры укрепили безобразную,
прибалтийского вида, кованую эмблему. Кремль напоминал громадных размеров
макет.
В одном из флигелей находилось местное бюро путешествий. Аврора
заверила какие-то бумаги и нас повезли в "Геру" - самый фешенебельныйместный
ресторан.
Я колебался - добавлять или не добавлять? Добавишь - завтра будет
совсем плохо. Есть не хотелось... Я вышел на бульвар. Тяжело и низко шумели
липы. Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь
грустное. Например, последний разговор с женой...
- Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая
любовь, - фальшива. Это - лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь.
А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея для этого самых
минимальных предпосылок... С твоими пороками нужно быть как минимум
Хемингуэем...
- Ты действительно считаешь его хорошим писателем? Может быть, и Джек
Лондон хороший писатель?
- Боже мой! При чем тут Джек Лондон?! У меня единственные сапоги в
ломбарде...

Довлатов Сергей Донатович   
«Заповедник»