Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Эта публика с первых лет революции была обложена вкруговую: режимом и
формулировками юристов.
ВозьмЈм ли мы приказ ВЧК No. 10 от 8.1.21., мы узнаем что только
рабочего и крестьянина нельзя арестовать без основательных данных -- а
интеллигента стало быть можно, ну, например по антипатии. Послушаем ли мы
Крыленко на V съезде работников юстиции в 1924 году, мы узнаем, что
"относительно осужденных из классово-враждебных элементов... исправление
бессильно и бесцельно". В начале 30-х годов нам еще раз напомнят, что
сокращение сроков классово-чуждым элементам есть правооппортунистическая
практика. И так же "оппортунистична установка, что "в тюрьме все равны", что
с момента вынесения приговора как бы прекращается классовая борьба", что
"классовый враг начинает "исправляться".7
Если это всЈ вместе собрать, то вот: брать вас можно ни за что,
исправлять вас бесцельно, в лагере определим вам положение униженное и
доймЈм вас там классовой борьбой.
Но как же это понять -- в лагере да еще классовая борьба? Ведь
действительно, вроде -- все арестанты равны. Нет, не спешите, это
представление буржуазное! Для того-то и отобрали у политической Статьи право
содержаться отдельно от уголовников, чтоб теперь этих уголовников да ей же
на шею! (Это те изобретали люди, кто в царских тюрьмах поняли силу
возможного политического объединения, политического протеста и опасность еЈ
для режима.)
Да вот Авербах тут как тут, он же нам и разъяснит. "Тактика
перевоспитания основана на классовом расслоении", "опереться на наиболее
близкие пролетариату слои"8 (а какие ж это -- близкие? да "бывшие рабочие",
то есть воры, вот их-то и натравить на Пятьдесят Восьмую!), "перевоспитание
невозможно без разжигания политических страстей" (это -- буквальная
цитата!).
Так что когда жизнь нашу полностью отдавали во власть воров -- то не
был произвол ленивых начальников на глухих лагучастках, то была высокая
Теория!
"Классово-дифференцированный подход к режиму... непрерывное
административное воздействие на классово-враждебные элементы" -- да влача
свой бесконечный срок, в изорванной телогрейке и с головой потупленной -- вы
хоть можете себе это вообразить? -- непрерывное административное воздействие
на вас?!
ВсЈ в той же замечательной книге мы читаем даже перечень приЈмов, как
создать Пятьдесят Восьмой невыносимые условия в лагере. Тут не только
сокращать ей свидания, передачи, переписку, право жалобы, право передвижения
внутри (!) лагеря. Тут и создавать из классово-чуждых отдельные бригады,
ставить их в более трудные условия (от себя поясню: обманывать их при замере
выполненных работ) -- а когда они не выполнят норму -- объявить это вылазкой
классового врага.

Страницы: (420) :  <<  ... 177178179180181182183184185186187188189190191192 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... У сортировки, где громадный чистый ворох зерна все
растет и растет, Иван Михалыч непременно возьмет метло и так
ловко сметет два-три полуколосика, будто артист-парикмахер
причешет красивую голову. Но еще лучше, когда зерно захватят
мерой для ссыпки в мешки и в мере -- верх, так вот этот верх
зерна срезать лопатой в чистоту, ж-жик! и мерка с зерном стоит
раскрасавицей. От полыни, от пота людского и конского во рту
горько и даже солоно, ворота риги дышат этим на жаркое солнце.
Иван Михалыч выходит из ворот поглядеть на свет Божий, но и тут
нет ему покоя; сразу глазом схватил: Илья напустил вязанки и
повел омет влево.
-- Подай, подай вправо, -- кричит, -- не напущай!
И вот тут-то случилось: привязанный к столбу жеребенок, на
которого все время под жарким солнцем дышала потно-полынная
рига, одурелый поднялся на дыбы, обхватил шею Ивана Михалыча
передними ногами и при всем народе пожелал обойтись со
старостой, как с молодой кобылицей. От этого все и пошло.
Первый сигнал подал тот Нептун с трезубцем на вершине золотой
горы, Илюха: га-га-га! и грохнулся с вилами на солому;
поднялся, -- опять: га-га-га! и опять грохнулся. Те бабы, что
взбирались на омет с носилками, так и осели на месте, и что
они, барахтаясь в соломе, выкрикивали и причитывали: -- "ой,
бабочки, ой, милые!" -- было похоже скорее на рыдание, чем на
смех; на скирдах тоже враз полегли мужики и бабы; все, кто в
риге был, выбежали; один парень шесть баб повалил, лег на них
поперек мостом, сам гогочет, а все шесть визжат, как поросята,
в далекий слух; другой парень пустился за девкой по черному
пару, догнал, -- и там на горячей земле большой взвился над
ними столб пыли и закрыл их, как дым. И, кажется, даже само
горячее летнее солнце на синем небе запрыгало...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Кощеева цепь»