Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

И на суде (9 июля 1941 г.) не признал
обвинений!
А безо всякой славы мировой -- гидротехник профессор Родионов (о нЈм
рассказывает Витковский). Попав в заключение, он отказался работать по
специальности -- хотя это самый лЈгкий был для него путь. И тачал сапоги.
Разве это -- не подлинный политический? Он был мирный гидротехник, он не
готовился к борьбе, но если против тюремщиков он упЈрся в своих убеждениях
-- разве он не истый политический? Какая ему еще партийная книжка?
Как внезапно звезда ярчеет в сотни раз -- и потухает, так человек, не
расположенный быть политическим, может дать короткую сильную вспышку в
тюрьме и за неЈ погибнуть. Обычно мы не узнаЈм этих случаев. Иногда о них
расскажет свидетель. Иногда лежит блеклая бумажка и по ней можно строить
только предположения:
Яков Ефимович Почтарь, 1887 г., беспартийный, врач. С начала войны --
на 45 авиабазе Черноморского флота. Первый приговор военного трибунала
Севастопольской базы (17 ноября 1941) -- 5 лет ИТЛ. Кажется очень
благополучно. Но что это? 22-го ноября -- второй приговор: расстрел. И 27
ноября расстрелян. Что произошло в роковые пять дней между 17-м и 22-м?
Вспыхнул ли он, как звезда? Или просто судьи спохватились, что мало?15
А троцкисты? Чистокровные политические, этого у них не отнять.
(Мне кричат! мне колокольчиком звонят: станьте на место! Говорите о
единственных политических! -- о несокрушимых коммунистах, кто и в лагере
продолжал свято верить... -- Хорошо, отведЈм им следующую отдельную главу.)
Историки когда-нибудь исследуют: с какого момента у нас потекла струйка
политической молодежи? Мне кажется, с 43-44 года (я не имею в виду молодежи
социалистов и троцкистов). Почти школьники (вспомним "демократическую
партию" 1944 года) вдруг задумали искать платформу, отдельную от той, что им
усиленно предлагают, подсовывают под ноги. Ну, кем же их еще назвать? Только
мы и о них ничего не знаем и не узнаем. А если 22-х летний Аркадий Белинков
садится в тюрьму за свой первый роман "Черновик чувств" (1943), не
напечатанный, конечно, -- а потом в лагере пишет еще (но на грани умирания
доверяет стукачу Кермайеру и получает новый срок) -- неужели мы откажем ему
в звании политического?
В 1950 году студенты ленинградского механического техникума создали
партию с программой и уставом. Многих расстреляли. Рассказал об этом Арон
Левин, получивший 25 лет. Вот и всЈ, придорожный столбик.
А что нашим современным политическим нужны стойкость и мужество
несравненно большие, чем прежним революционерам, это и доказывать не надо.
Прежде за большие действия присуждались лЈгкие наказания, и революционеры не
должны были быть уж так смелы: в случае провала они рисковали только собой
(не семьей!), и даже не головой, а -- небольшим сроком.

Страницы: (420) :  <<  ... 184185186187188189190191192193194195196197198199 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Пьер давно уже спал, когда в одиннадцать часов погасло последнее
освещенное окно господского дома. Иоганн Верагут возвращался пешком из
города далеко за полночь; он провел вечер со своими знакомыми в ресторане.
Пока он шел, в теплой атмосфере облачной летней ночи растворились запахи
вина и сигаретного дыма, улетучились взрывы возбужденного смеха и дерзкие
шутки; глубоко дыша чуть теплым влажным ночным воздухом, Верагут неторопливо
шагал по дороге вдоль уже довольно высоко поднявшейся пашни по направлению к
Росхальде, массивные очертания которого безмолвно громоздились на бледном
ночном небе.
Он миновал, не сворачивая, ворота в поместье, бросил взгляд на
господский дом, благородный фасад которого манящим пятном светился на черном
фоне деревьев, и целую минуту с наслаждением и отчужденностью случайного
путника разглядывал эту прекрасную картину; затем он прошел еще несколько
сот метров вдоль высокого забора и достиг места, где у него был лаз и тайная
тропка, ведущая к мастерской. Окончательно протрезвев, невысокий, плотно
сбитый художник направился по мрачному, густо заросшему парку к своему
жилищу, которое вдруг открылось его глазам: над озером мрак расступился,
обнажив широкий овал тускло-серого неба.
Почти черная вода застыла в полном безмолвии, только над поверхностью
мерцал слабый свет, напоминая бесконечно тонкую кожу или мельчайший слой
пыли. Верагут взглянул на часы: скоро час ночи. Он открыл боковую дверь,
ведущую в его комнаты, зажег свечу, быстро разделся, вышел нагишом во двор,
медленно спустился по широким каменным ступеням к озеру и вошел в воду,
которая небольшими плавными кругами поблескивала у его колен. Он нырнул,
проплыл немного, удаляясь от берега, но внезапно почувствовал усталость
после необычно проведенного вечера, вернулся назад и совершенно мокрый вошел
в дом...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Росхальде»