Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

)
Расскажите нам такую сценку с прокурором царского времени в концлагере
1918 года -- никто не шевельнЈтся его пожалеть: признано единодушно, что тоэ
были не люди (они и сроки требовали своим подсудимым год, три, пять). А
своего, советского, пролетарского прокурора хоть и в бостоновом костюме --
как не пожалеть. (Он и сроки требовал -- червонец да вышку.)
Сказать, что им было больно -- это почти ничего не сказать. Им
невместимо было испытать такой удар, такое крушение -- и от своих, от родной
партии, и по видимости -- ни за что. Ведь перед партией они ни в чЈм не были
виноваты, перед партией -- ни в чЈм.
Настолько это было болезненно для них, что среди них считалось
запретным, нетоварищеским задать вопрос: "за что тебя посадили?"
Единственное такое щепетильное арестантское поколение! -- мы-то, в 1945-м,
язык вываля, как анекдот, первому встречному и на всю камеру рассказывали о
своих посадках.
Это вот какие были люди. У Ольги Слиозберг уже арестовали мужа и пришли
делать обыск и брать еЈ самою. Четыре часа шел обыск -- и эти четыре часа
она приводила в порядок протоколы съезда стахановцев щетинно-щеточной
промышленности, где она была секретарем за день до того. Неготовность
протоколов больше беспокоила еЈ, чем оставляемые навсегда дети! Даже
следователь, руководивший обыском, не выдержал и посоветовал ей: "да
проститесь вы с детьми!"
Это вот какие были люди. К Елизавете Цветковой в казанскую отсидочную
тюрьму в 1938 г. пришло письмо пятнадцатилетней дочери: "Мама! Скажи, напиши
-- виновата ты или нет?.. Я лучше хочу, чтоб ты была невиновата, и я тогда в
комсомол не вступлю и за тебя не прощу. А если ты виновата -- я тебе больше
писать не буду и буду тебя ненавидеть". И угрызается мать в сырой
гробовидной камере с подслеповатой лампочкой: как же дочери жить без
комсомола? как же ей ненавидеть советскую власть? Уж лучше пусть ненавидит
меня. И пишет: "Я виновата... Вступай в комсомол!"
Еще бы не тяжко! да непереносимо человеческому сердцу: попав под родной
топор -- оправдывать его разумность.
Но столько платит человек за то, что душу, вложенную Богом, вверяет
человеческой догме.
Любой ортодокс и сейчас подтвердит, что правильно поступила Цветкова.
Их и сегодня не убедить, что вот это и есть "совращение малых сих", что мать
совратила дочь и повредила еЈ душу.
Это вот какие были люди: Е. Т. давала искренние показания на мужа --
лишь бы помочь партии!
О, как можно было бы их пожалеть, если бы хоть сейчас они поняли свою
тогдашнюю жалкость!
Всю главу эту можно было бы писать иначе, если бы хоть сегодня они
расстались со своими тогдашними взглядами! Но сбылось по мечте Марии
Даниэлян: "если когда-нибудь выйду отсюда -- буду жить, как будто ничего не
произошло".

Страницы: (420) :  <<  ... 192193194195196197198199200201202203204205206207 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Ее старший брат Фридрих, решительный молодой человек, последовательно и
точно исполнял все, что предписывала мать; он сопровождал поезд верхом и был
одновременно курьером, каретником и проводником. Учитель младшего, подающего
надежды сына, весьма образованный человек, составлял общество баронессе в
карете; кузен Карл вместе со старым священником, давним другом семьи, без
которого она уже не могла обходиться, и с двумя родственницами - одной
постарше, другой помоложе, ехал в следующем экипаже. Горничные и камердинеры
следовали сзади в колясках; замыкали поезд несколько тяжело груженных возов,
не раз отстававших в пути.
Нетрудно себе представить, что и все-то путешественники неохотно
покинули свой кров, а уж кузен Карл уезжал с того берега Рейна с особенным
неудовольствием; но не потому, что оставлял там возлюбленную, хотя это легче
всего было бы предположить по его молодости, приятной наружности и пылкому
нраву; дело обстояло иначе: он дал увлечь себя ослепительной красавице,
каковая под именем Свободы сперва тайно, а затем и явно снискала себе
стольких поклонников; весьма дурно обошедшаяся с одними, она с тем большею
горячностью почиталась другими.
Подобно тому как все любящие бывают ослеплены своею страстью, так же
случилось и с кузеном Карлом. Положение в обществе, благополучие,
сложившиеся отношения - все обращается в ничто, меж тем как вожделенный
предмет становится единственным, становится всем. Родители, близкие и друзья
делаются для нас чужими, и мы почитаем своим то, что всецело занимает нас,
делая чужим все остальное.
Кузен Карл со всем пылом предался своему увлечению и не скрывал его в
разговорах. Он полагал, что тем свободнее может высказывать эти взгляды, что
он дворянин и, хоть и второй сын в семье, со временем унаследует
значительное состояние. Как раз те имения, что в будущем должны были отойти
к Карлу, оказались теперь в руках врага, хозяйничавшего там не лучшим
образом...

Гёте, Иоганн Вольфганг фон (Goethe, Johann Wolfgang von)   
«Разговоры немецких беженцев»