Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

И уже не
рассуждая о том, что будет с семьей, естественным движением оттолкнуться от
мрази, У. отталкивает пятидесятку, а непонимающий Рябинин опять сует, -- У.
отбрасывает еЈ совсем на пол -- и встаЈт уже облегченный, уже СВОБОДНЫЙ и от
нравоучений Рябинина и от подписи, данной капитану, свободный от этих
бумажных условностей перед великим долгом человека! Он уходит без спроса! Он
идЈт по зоне, и несут его лЈгкие ноги: "Свободен! Свободен!"
Ну, не совсем-то. При тупом опере тянули бы дальше еще. Но
капитан-кобра понял, что глупый Рябинин сорвал резьбу, не тою отмычкой взял.
И больше в этом лагере щупальцы не тянули У., Рябинин проходил не
здороваясь. Успокоился У. и радовался. Тут стали отправлять в ОсобЛаги, и он
попал в Степлаг. Тем более он думал, что с этим этапом обрывается всЈ.
Но нет! Пометка, видимо, осталась. Одражды на новом месте У. вызвали к
полковнику. "Говорят, вы согласились с нами работать, но не заслуживаете
доверия. Может быть, вам плохо объяснили?"
Однако, этот полковник совсем уже не вызывал у У. страха. К тому ж за
это время семью У., как и семьи многих прибалтов, выселили в Сибирь.
Сомнения не было: надо отлипнуть от них. Но какой найти предлог?
Полковник передал У. лейтенанту, чтобы тот еще обрабатывал, и тот
скакал, угрожал и обещал, а У. тем временем подыскивал: как сильней всего и
решительней всего отказаться?
Просвещенный и безрелигиозный человек, У. нашел, однако, что он
оборонится от них, только заслонясь Христом. Не очень это было
принципиально, но безошибочно. Он солгал: "Я должен вам сказать откровенно.
Я получил христианское воспитание, и поэтому работать с вами мне совершенно
невозможно!"
И -- всЈ! И многочасовая болтовня лейтенанта вся пресеклась! Он понял,
что номер -- пуст. "Да нужны вы нам, как пятая нога собаке! -- вскричал он
досадливо. -- Пишите письменный отказ! (Опять письменный!) Так и пишите, про
боженьку объясняйте!"
Видно, каждого стукача они должны закрыть отдельной бумажкой, как и
открывают. Ссылка на Христа вполне устраивала и лейтенанта: никто из
оперчеков не упрекнЈт его, что можно было еще какие-то усилия предпринять.

А не находит беспристрастный читатель, что разлетаются они от Христа,
как бесы от крестного знамения, от колокола к заутрене?
Вот почему наш режим никогда не сойдЈтся с христианством! И зря
французские коммунисты обещают.


1 Не будет другого повода рассказать историю его посадки. Мобилизован
был хлопчик в армию, а послали служить в войска МВД. Сперва -- на борьбу с
бендеровцами. Получив (от стукачей же) сведения, когда те придут из леса в
церковь на обедню, окружали церковь и брали на выходе (по фотографиям.) То
-- охраняли (в гражданском) народных депутатов в Литве, когда те ездили на
избирательные собрания.

Страницы: (420) :  <<  ... 221222223224225226227228229230231232233234235236 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Она, разумеется, подала на него в суд. Годадласко был арестован и на очной ставке с моей матерью оскорбил ее грубым ругательством. Она выхватила револьвер и застрелила его. Суд присяжных оправдал ее, и наш цирк стал фешенебельным местом, где собиралось лучшее общество Нью-Йорка и Бруклина. Входной билет стоил 50 центов. Главной достопримечательностью цирка был я, потому что во время суда над мамашей кричал: "Если вы ее осудите, я перестреляю всех присяжных..."
- Ого! - сказала Мери - Вы мне нравитесь, Вильсон!
- Десяти лет я удрал из города, захватив из дому десять тысяч долларов и девятилетнюю возлюбленную. Мы отправились вверх по реке Гудзон и переходили от фермы к ферме, а иногда присаживались под деревом, чтобы обняться и сказать друг другу: "Дорогой!", "Дорогая!" - О милый Вильсон! - восхищалась Мери.
-- Несколько парней,- продолжал Вильсон,- заметили, как я менял стодолларовую бумажку, напали на нас, отобрали все деньги и бросили нас в реку. Моя спутница утонула, потому что ее ударили по голове молотком. Я же, хоть мне тоже разбили голову, выплыл и к вечеру добрался до деревни, где стянул у приютившего меня пастора все его сбережения, и на ближайшей станции взял билет в Чикаго.
- Дайте мне вашу руку, Вильсон,- прошептала мисс Мери.- Ах, как я счастлива, что вы будете моим мужем!
- После этого,- повествовал Вильсон,- я мог рассчитывать только на самого себя. Десяти лет я стал чистильщиком сапог. О таких карьерах, вы, конечно, слышали. В Европе всегда, когда речь заходит о знаменитом американце, говорят: "Он был чистильщиком сапог". Итак, в одиннадцать и двенадцать лет я - чистильщик сапог, а в тринадцать - уже предстаю перед судом присяжных за то, что выстрелом тяжело ранил своего соперника в любви. Та, из-за которой это произошло, ежедневно чистила у меня туфли. Ей было двенадцать лет. Чистильщик с другого угла, на год старше меня, тоже влюбился в нее и, чтобы досадить мне, снизил цену за чистку туфель на один цент. Моя клиентка, натура практическая, стала пользоваться услугами конкурента, чтобы сэкономить цент. Тогда я купил револьвер (тот, с которым я с восьми лет не расставался, уже не внушал мне доверия) и тяжело ранил соперника...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Биография американца»