Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Пропаганда блатных взглядов, стало быть, вовсе не
противоречила строю нашей жизни, не угрожала ему. Я сидел в зоне и думал: а
что если бы сейчас на третий этаж поднялся я, да из того же окна с той же
силой голоса пропел что-нибудь о судьбе военнопленного, вроде "Где ты, где
ты?", слышанное мной во фронтовой контрразведке, или сочинил бы что-нибудь о
судьбе униженного растоптанного фронтовика, -- что' бы тут поднялось! Как бы
забегали! Да тут бы в суете пожарную лестницу на меня надвинули, не стали бы
ждать, пока кругом обегут. Рот бы мне заткнули, руки связали, намотали бы
новый срок! А блатной поЈт, вольные москвичи слушают -- и как будто так и
надо...
ВсЈ это сложилось не сразу, исторически, как любят у нас говорить. В
старой России существовал (а на Западе и существует) неверный взгляд на
воров как на неисправимых, как на постоянных преступников ("костяк
преступности"). Оттого на этапах и в тюрьмах от них обороняли политических.
Оттого администрация, как свидетельствует П. Якубович, ломала их вольности и
верховенство в арестантском мире, запрещала им занимать артельные должности,
доходные места, решительно становилась на сторону прочих каторжан. "Тысячи
их поглотил Сахалин и не выпустил". В старой России к
рецидивистам-уголовникам была одна формула: "Согните им голову под железное
ярмо закона!" (Урусов). Так к 1914 году воры не хозяйничали ни в стране, ни
в русских тюрьмах.
Но оковы пали, воссияла свобода. В миллионном дезертирстве 1917 года,
потом за гражданскую войну все человеческие страсти очень распустились, а
воровские первее всех, и уж никак не хотели головы гнуться под ярмо, да им
объявили, что и не надо. Находили очень полезным и забавным, что они --
враги частной собственности, а значит сила революционная, надо ввести еЈ в
русло пролетариата, да это и затруднений не составит. Тут подросла им и
небывалая многолюдная смена из сирот гражданской войны -- беспризорники,
шпана. Они грелись у асфальтовых котлов НЭПа и в виде первых уроков обрезали
дамские сумочки с руки, рвали крючьями чемоданы из вагонных окон. Социально
рассуждая: ведь во всЈм виновата среда? Так перевоспитаем этих здоровых
люмпенов и включим в строй сознательной жизни! Тут были и первые коммуны, и
колонии, и "ПутЈвка в жизнь". (Только не заметили: беспризорники -- это еще
не были воры в законе, и исправление беспризорников ни о чЈм не говорило:
они еще не все испортиться-то успели.)
Теперь же, когда прошло больше сорока лет, можно оглянуться и
усумниться: кто ж кого перевоспитал: чекисты ли -- у'рок? или урки --
чекистов? Урка, принявший чекистскую веру -- это уже сука, урки его режут.
Чекист же, усвоивший психологию урки, -- это напористый следователь 30-40-х
годов или волевой лагерный начальник, они в чести, они продвигаются по
службе.

Страницы: (420) :  <<  ... 254255256257258259260261262263264265266267268269 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... На пари рисовал Молотова за десять секунд.
Причем рисовал с завязанными глазами.
Потом Молотова сняли. Лева пытался рисовать Хрущева, но тщетно. Черты
зажиточного крестьянина оказались ему не по силам.
Такая же история произошла с Брежневым. Физиономия оперного певца не
давалась Баранову. И тогда Лева с горя превратился в абстракциониста. Стал
рисовать цветные пятна, линии и завитушки. К тому же начал пить и
дебоширить.
Соседи жаловались на Леву участковому милиционеру:
- Пьет, дебоширит, занимается каким-то абстрактным цинизмом...
В результате Лева эмигрировал, сел за баранку и успокоился. В свободные
минуты он изображает Рейгана на лошади.
Еселевский был в Киеве преподавателем марксизма-ленинизма. Защитил
кандидатскую диссертацию. Готовился стать доктором наук.
Как-то раз он познакомился с болгарским ученым. Тот пригласил его на
конференцию в Софию. Однако визы Еселевскому не дали. Видимо, не хотели
посылать за границу еврея.
У Еселевского первый раз в жизни испортилось настроение. Он сказал:
- Ах, вот как?! Тогда я уеду в Америку!
И уехал.
На Западе Еселевский окончательно разочаровался в марксизме. Начал
публиковать в эмигрантских газетах запальчивые статьи. Но затем, он
разочаровался и в эмигрантских газетах. Ему оставалось только сесть за
баранку...
Что касается Перцовича, то он и в Москве был шофером. Таким образом, в
жизни его мало что изменилось. Правда, зарабатывать он стал гораздо больше.
Да и такси здесь у него было собственное...
Вот идет хозяин фотоателье Евсей Рубинчик. Девять лет назад он купил
свое предприятие. С тех пор выплачивает долги. Оставшиеся деньги уходят на
приобретение современной техники.
Десятый год Евсей питается макаронами. Десятый год таскает он армейские
ботинки на литой резине. Десятый год его жена мечтает побывать в кино.
Десятый год Евсей утешает жену мыслью о том, что бизнес достанется сыну.
Долги к этому времени будут выплачены. Зато - напоминаю я ему - появится
более современная техника...

Довлатов Сергей Донатович   
«Иностранка»