Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Николай Погодин получал командировку на Беломорканал и, вероятно, проел
там немало казны, -- а ничего в блатных не разглядел, ничего не понял, обо
всЈм солгал. Так как в нашей литературе 40 лет ничего о лагерях не было,
кроме его пьесы (и фильма потом), то приходится тут на неЈ отозваться.

Убогость инженеров-каэров, смотрящих в рот своим воспитателям и так
учащихся жить, даже не требует отзыва. Но -- о его аристократах, о блатных.
Погодин умудрился не заметить в них даже той простой черты, что они отнимают
по праву сильного, а не тайно воруют из кармана. Он их всех поголовно
изобразил мелкими карманными ворами и до надоедания, больше дюжины раз,
обыгрывает это в пьесе и даже у него урки воруют друг у друга (совершенный
вздор! -- воруют только у фраеров, и всЈ сдается пахану). Так же не понял
Погодин (или не захотел понять) подлинных стимулов лагерной работы --
голода, битья, бригадной круговой поруки. Даже не разобрался он, кто в
лагере "товарищ", а кто "гражданин". Ухватился же за одно: за "социальную
близость" блатных (это подсказали ему в Управлении канала в Медвежке, а то
еще раньше в Москве Горький) -- и бросился он показывать перековку блатных.
И получился пасквиль на блатных, от которого даже мне хочется их защитить.
Они гораздо умней, чем их изображает Погодин (и Шейнин), и на дешевую
перековку их не купишь, просто потому, что мировоззрение их ближе к жизни,
чем у тюремщиков, цельнее и не содержит никаких элементов идеализма! -- а
все заклинания, чтоб голодные люди трудились и умирали в труде -- есть
чистый идеализм. И если в разговоре с гражданином начальником или
корреспондентом из Москвы или на дурацком митинге у них слеза на глазах и
голос дрожит -- то это рассчитанная актЈрская игра, чтобы получить льготу
или скидку срока -- а внутри урка смеется в этот момент! Урки прекрасно
понимают забавную шутку (а приехавшие столичные писатели -- не понимают). --
Это невозможно, чтобы сука Митя вошел безоружный и без надзирателя в камеру
РУРа, -- а местный пахан Костя уполз бы от него под нары! Костя конечно
приготовил нож, а если его нет -- то бросится Митю душить, и один из них
будет мЈртв. Вот тут наоборот -- не шутка, а Погодин лепит пошлую шутку. --
Ужасающая фальшь с "перевоспитанием" Сони (почему? что заставило еЈ взять
тачку?) -- и через неЈ Кости?! -- и переход двух воров в стрелки? (это
бытовики могут сделать, но не блатные!). И невозможное для трезвых циничных
урок соревнование между бригадами (разве только для смеха над вольняшками).
И самая раздирающе-фальшивая нота: блатные просят дать им правила создания
коммуны!
Нельзя оглупить и оболгать блатных больше! Блатные просят правил!
Блатные прекрасно знают свои правила -- от первого воровства и до последнего
удара ножом в шею.

Страницы: (420) :  <<  ... 264265266267268269270271272273274275276277278279 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Ее старший брат Фридрих, решительный молодой человек, последовательно и
точно исполнял все, что предписывала мать; он сопровождал поезд верхом и был
одновременно курьером, каретником и проводником. Учитель младшего, подающего
надежды сына, весьма образованный человек, составлял общество баронессе в
карете; кузен Карл вместе со старым священником, давним другом семьи, без
которого она уже не могла обходиться, и с двумя родственницами - одной
постарше, другой помоложе, ехал в следующем экипаже. Горничные и камердинеры
следовали сзади в колясках; замыкали поезд несколько тяжело груженных возов,
не раз отстававших в пути.
Нетрудно себе представить, что и все-то путешественники неохотно
покинули свой кров, а уж кузен Карл уезжал с того берега Рейна с особенным
неудовольствием; но не потому, что оставлял там возлюбленную, хотя это легче
всего было бы предположить по его молодости, приятной наружности и пылкому
нраву; дело обстояло иначе: он дал увлечь себя ослепительной красавице,
каковая под именем Свободы сперва тайно, а затем и явно снискала себе
стольких поклонников; весьма дурно обошедшаяся с одними, она с тем большею
горячностью почиталась другими.
Подобно тому как все любящие бывают ослеплены своею страстью, так же
случилось и с кузеном Карлом. Положение в обществе, благополучие,
сложившиеся отношения - все обращается в ничто, меж тем как вожделенный
предмет становится единственным, становится всем. Родители, близкие и друзья
делаются для нас чужими, и мы почитаем своим то, что всецело занимает нас,
делая чужим все остальное.
Кузен Карл со всем пылом предался своему увлечению и не скрывал его в
разговорах. Он полагал, что тем свободнее может высказывать эти взгляды, что
он дворянин и, хоть и второй сын в семье, со временем унаследует
значительное состояние. Как раз те имения, что в будущем должны были отойти
к Карлу, оказались теперь в руках врага, хозяйничавшего там не лучшим
образом...

Гёте, Иоганн Вольфганг фон (Goethe, Johann Wolfgang von)   
«Разговоры немецких беженцев»