Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

И когда можно бить лежачего. И когда нападать пятерым на
одного. И когда на спящего. И для коммуны своей -- у них есть правила еще
пораньше "Коммунистического манифеста"!
Их коммуна, а точней -- их мир, есть отдельный мир в нашем мире, и
суровые законы, которые столетиями там существуют для крепости того мира,
никак не зависят от нашего "фраерского" законодательства и даже от съездов
Партии. У них свои законы старшинства, по которым их паханы не избираются
вовсе, но входя в камеру или в зону, уже несут на себе державную корону и
сразу признаны за главного. Эти паханы бывают и с сильным интеллектом,
всегда же с ясным пониманием блатняцкого мировоззрения и с довольным
количеством убийств и грабежей за спиной. У блатных свои суды ("прави'лки"),
основанные на кодексе воровской "чести" и традиции. Приговоры судов
беспощадны и проводятся неотклонимо, даже если осужденный недоступен и
совсем в другой зоне. (Виды казни необычны: могут по очереди все прыгать с
верхних нар на лежащего на полу и так разбить ему грудную клетку.)
И что значит само их слово "фраерский"? фраерский значит --
общечеловеческий, такой, как у всех нормальных людей. Именно этот
общечеловеческий мир, наш мир, с его моралью, привычками жизни и взаимным
обращением, наиболее ненавистен блатным, наиболее высмеивается ими, наиболее
противопоставляется своему антисоциальному антиобщественному кублу.

Нет, не "перевоспитание" стало ломать хребет блатному миру
("перевоспитание" только помогало им поскорей вернуться к новым грабежам), а
когда в 50-х годах, махнув рукой на классовую теорию и социальную близость,
Сталин велел совать блатных в изоляторы, в одиночные отсадочные камеры и
даже строить для них новые тюрьмы (крытки -- назвали их воры).
В этих крытках или закрытках воры быстро никли, хирели и доходили.
Потому что паразит не может жить в одиночестве. Он должен жить на
ком-нибудь, обвиваясь.


1 В последовательной борьбе против отдельности человека сперва отняли у
него одного друга -- лошадь, взамен обещая трактор. (Как будто лошадь -- это
только тяга плуга, не живой твой друг в беде и в радости, не член твоей
семьи, не часть твоей души!) Вскоре же и неотступно стали преследовать
второго друга -- собаку. Их брали на учЈт, свозили на живодЈрню, а чаще
особыми командами от местных советов застреливали каждую встречную. И на то
были не санитарные и не скупостные экономические соображения, основание
глубже: ведь собака не слушает радио, не читает газет, это как бы не
контролируемый государственный гражданин, и физически сильный, но сила идЈт
не для государства, а для защиты хозяина как л и ч н о с т и, независимо от
того, какое состоится о нЈм постановление в местном совете и с каким ордером
к нему придут ночью.

Страницы: (420) :  <<  ... 265266267268269270271272273274275276277278279280 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Воспоминания Керн... И
какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
- Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить...
читать.
- С вами невозможно разговаривать...
Шофер поглядел в нашу сторону. Экскурсанты расселись.
Аврора доела мороженое, вытерла пальцы.
- Летом, - сказала она, - в заповеднике довольно хорошо платят.
Митрофанов зарабатывает около двухсот рублей.
- И это на двести рублей больше, чем он стоит.
- А вы еще и злой!
- Будешь злым, - говорю. Шофер просигналил дважды.
- Едем, - сказала Аврора.
В львовском автобусе было тесно. Коленкоровые сиденья накалились.
Желтью занавески усиливали ощущение духоты.
Я перелистывал "Дневники" Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось
дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость.
Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его
знакомый - гений?!
Я задремал. Невнятно доносились какие-то лишние сведения о матери
Рылеева...
Разбудили меня уже во Пскове. Вновь оштукатуренные стены кремля
наводили тоску. Над центральной аркой дизайнеры укрепили безобразную,
прибалтийского вида, кованую эмблему. Кремль напоминал громадных размеров
макет.
В одном из флигелей находилось местное бюро путешествий. Аврора
заверила какие-то бумаги и нас повезли в "Геру" - самый фешенебельныйместный
ресторан.
Я колебался - добавлять или не добавлять? Добавишь - завтра будет
совсем плохо. Есть не хотелось... Я вышел на бульвар. Тяжело и низко шумели
липы. Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь
грустное. Например, последний разговор с женой...
- Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая
любовь, - фальшива. Это - лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь.
А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея для этого самых
минимальных предпосылок... С твоими пороками нужно быть как минимум
Хемингуэем...
- Ты действительно считаешь его хорошим писателем? Может быть, и Джек
Лондон хороший писатель?
- Боже мой! При чем тут Джек Лондон?! У меня единственные сапоги в
ломбарде...

Довлатов Сергей Донатович   
«Заповедник»