Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Отец советского космоплавания Королев был, правда, взят на шарашку, но
как авиационник. Начальство шарашки не разрешило ему заниматься ракетами, и
он занимался ими по ночам.
(Не знаем, взяли бы на шарашку Л. Ландау или спустили бы на дальние
острова -- со сломанным ребром он уже признал себя немецким шпионом, но
спасло его заступничество П. Капицы.)
Крупный отечественный аэродинамик и чрезвычайно разносторонний научный
ум -- Константин Иванович Страхович, после этапа из ленинградской тюрьмы был
в угличском лагере подсобным рабочим в бане. С искренне-детским смехом,
который он удивительно пронЈс через свою десятку, он теперь рассказывает об
этом так. После нескольких месяцев камеры смертников еще перенЈс он в лагере
дистрофический понос. После этого поставили его стражем при входе в мыльню,
когда мылись женские бригады (против мужиков ставили покрепче, там бы он не
выдюжил). Задача его была: не пускать женщин в мыльню иначе, как голых и с
пустыми руками, чтобы сдавали всЈ в прожарку, и паче и паче -- лифчики и
трусы, в которых санчасть видела главную угрозу вшивости, а женщины
старались именно их не сдать и пронести через баню. А вид у Страховича
такой: борода -- лорда Кельвина, лоб -- утЈс, чело двойной высоты, и лбом не
назовешь. Женщины его и просили, и поносили, и сердились, и смеялись, и
звали на кучу веников в угол -- ничто его не брало, и он был беспощаден.
Тогда они дружно и зло прозвали его Импотентом. И вдруг этого Импотента
увезли куда-то, не много, не мало -- руководить первым в стране проектом
турбореактивного двигателя.
А кому дали погибнуть на общих -- о тех мы не знаем...
А кого арестовали и уничтожили в разгар научного открытия (как Николая
Михайловича Орлова, еще в 1936 г. разработавшего метод долгого хранения
пищевых продуктов) -- тех тоже откуда нам узнать? Ведь открытие закрывали
вслед за арестом автора.

___

В смрадной бескислородной атмосфере лагеря то брызнет и вспыхнет, то
еле светится коптящий огонЈк КВЧ. Но и на такой огонЈк стягиваются из разных
бараков, из разных бригад -- люди. Одни с прямым делом: вырвать из книжки
или газеты на курево, достать бумаги на помиловку, или написать здешними
чернилами (в бараке нельзя их иметь, да и здесь они под замком: ведь
чернилами фальшивые печати ставятся!). А кто -- распустить цветной хвост:
вот я культурный! А кто -- потереться и потрепаться меж новых людей, не
надоевших своих бригадников. А кто -- послушать да куму стукнуть. Но еще и
такие, кто сами не знают, зачем необъяснимо тянет их сюда, уставших, на
короткие вечерние полчаса вместо того, чтоб полежать на нарах, дать отдых
ноющему телу.
Эти посещения КВЧ незаметными, не наглядными путями вносят в душу
толику освежения.

Страницы: (420) :  <<  ... 290291292293294295296297298299300301302303304305 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... В
связи с этим я опустил главный отрывок, где дано было изображение острова
Нордерней и немецкой знати. Отдел об Англии сокращен более чем вдвое; все
это относилось к тогдашней политике. Те же побуждения заставили меня
отказаться от ряда глав в отделе "Италия", написанном в 1828 году. И все же,
сказать правду, мне пришлось бы пожертвовать всем этим отделом, если бы я
вздумал по таким же соображениям воздерживаться от всего, касающегося
католической церкви. Однако я не мог позволить себе не устранить одну,
слишком резкую, часть, чрезмерно отдававшую ворчливым протестантским
______________________
1 "Путевых картин" (нем.).
6
рвением, оскорбляющим вкус веселой Франции. В Германии такое рвение ни
в коем случае не могло считаться неуместным, ибо в качестве протестанта я
имел возможность наносить обскурантам и Тартюфам вообще и немецким фарисеям
и саддукеям в частности удары гораздо более верные, чем если бы я говорил
как философ. Однако, чтобы читатели, вздумав сопоставить перевод с
подлинником, не могли на основании этих сокращений обвинять меня в
чрезмерных уступках, я объяснюсь с полной определенностью по этому вопросу.
Книга эта, за исключением нескольких страниц, написана до Июльской
революции. В эти годы политический гнет установил в Германии всеобщее глухое
безмолвие; умы впали в летаргию отчаяния, и человек, все же осмелившийся
заговорить, вынужден был высказаться с тем большей страстностью, чем более
он отчаялся в победе свободы и чем яростнее партия духовенства и
аристократии неистовствовала против него...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Путевые картины»