Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Он был в состоянии полубезумном, можно было
опасаться, что и с собой кончит. Потом молчал, спустя голову. Потом
постепенно стал говорить, вспоминать всю жизнь: создавал зачем-то два
театра, из-за искусства на годы оставлял жену одну. Всю жизнь хотел бы он
теперь прожить иначе...
Я скульптурно запомнил их: как старик притянул к себе девушку за
затылок, и она из-под руки, не шевелясь, смотрела на него сострадающе и
старалась не плакать.
Ну, да что говорить, -- старуха не оправдывала своей пайки...

Сколько я ни бился -- попасть в тот ансамбль мне не удалось. Вскоре они
уехали с Калужской, и я потерял их из виду. Годом позже в Бутырках дошел до
меня слух, что ехали они на грузовике на очередной концерт и попали под
поезд. Не знаю, был ли там Глазунов. В отношении же себя я еще раз убедился,
что неисповедимы пути Господа. Что никогда мы сами не знаем, чего хотим. И
сколько уже раз в жизни я страстно добивался не нужного мне и отчаивался от
неудач, которые были удачами.
Остался я в скромненькой самодеятельности на Калужской с Анечкой
Бреславской, Шурочкой Острецовой и Левой Г. Пока нас не разогнали и не
разослали, мы что-то там ставили. Свое участие в этой самодеятельности я
вспоминаю сейчас как духовную неокреплость, как унижение. Ничтожный
лейтенант Миронов мог в воскресенье вечером, не найдя других развлечений в
Москве, приехать в лагерь навеселе и приказать: "Хочу через десять минут
концерт!" Артистов поднимали с постели, отрывали от лагерной плиты, кто там
сладострастно что-то варил в котелке, -- и вскоре на ярко освещенной сцене
перед пустым залом, где только сидел надменный глупый лейтенант да тройка
надзирателей, мы пели, плясали и изображали.


1 Сборник "От тюрем...", стр. 431, 429, 438.

2 времЈн Ягоды.

3 Материал этой главы до сих пор из Сборника "От тюрем..." и Авербаха.

4 А все, кто слишком "держатся за жизнь", никогда особенно не держатся
за дух.

5 Вскоре нашли повод мотать Володе новое лагерное дело и послали его на
следствие в Бутырки. В свой лагерь он больше не вернулся, и рояля ему назад,
разумеется, не выдали. Да и выжил ли он сам? -- не знаю, что-то нет его.

6 Я осмелюсь пояснить эту мысль в самом общем виде. Сколько ни стоит
мир, до сих пор всегда были два несливаемых слоя общества: верхний и нижний,
правящий и подчинЈнный. Это деление грубо, как все деления, но если к
верхним относить не только высших по власти, деньгам и знатности, но также и
по образованности, полученной семейными ли, своими ли усилиями, одним словом
всех, кто не нуждался работать руками, -- то деление будет почти сквозным.
* И тогда мы можем ожидать четырЈх сфер мировой литературы (и искусства
вообще, и мысли вообще). Сфера первая: когда верхние изображают (описывают,
обдумывают) верхних же, то есть себя, своих.

Страницы: (420) :  <<  ... 300301302303304305306307308309310311312313314315 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
     Это не был брак по любви. Маркиз женился по настоянию друзей и, так как ему было все равно, предоставил им выбор невесты; однако ни он, ни она ни разу об этом не пожалели. В течение всех четырнадцати лет их совместной жизни он был неизменно учтив с женой, поскольку не мыслил иного отношения к женщине, и оставался ей неизменно верен, поскольку его влекли только духовные радости. Но хотя Франсуаза родила ему пятерых детей, хотя она была ему не только женой, но и матерью, ограждавшей его от денежных забот, домашних хлопот и волнений, он совсем не знал ее и даже не подозревал, что не знает, - она была для него просто Франсуазой. Теперь же она казалась ему непостижимо величественной и даже страшной, и не потому, что ее уже не было в живых, а потому, что она умерла, окруженная ореолом самоотверженного материнства.
     Если бы Франсуаза узнала, что ее смерть пробудит в маркизе это новое чувство робости перед ней, она бы беспредельно удивилась. Ее отчаянная одинокая борьба за жизнь троих детей, заболевших тифом, представилась бы ей (если бы она вообще хоть на минуту задумалась над этим) вполне естественной, - ведь она была матерью. Но Франсуаза, женщина бесхитростная да к тому же не имевшая ни минуты свободного времени, не обременяла себя отвлеченными размышлениями о разнице между долгом матери и долгом отца и не раздумывая рисковала жизнью, оберегая в то же время от болезни своего мужа. Жизнь выдающегося ученого была слишком драгоценна, чтобы подвергать ее опасности. Он же ни во что не вмешивался - не из трусости, а просто потому, что он вообще никогда ни во что не вмешивался. Маркиз полностью доверял Франсуазе, и ему так же не могло прийти в голову усомниться в ее житейской мудрости, как ей оспаривать его суждение о каком-нибудь папирусе. И вот теперь, вырвав у смерти одного ребенка, она последовала в могилу за двумя другими, беспокоясь на смертном ложе только о том, сумеют ли слуги без нее содержать детей в чистоте и хорошо варить кофе.
     Старший из мальчиков, Анри, шел рядом с отцом и горько плакал...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Прерванная дружба»