Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Почему в обычной жизни классы не становятся нациями в нации? Потому что
они живут территориально перемешано с другими классами, встречаются с ними
на улицах, в магазинах, поездах и пароходах, в зрелищах и общественных
увеселениях, и разговаривают, и обмениваются идеями через голос и через
печать. Зэки живут, напротив, совершенно обособленно, на своих островах, их
жизнь проходит в общении только друг с другом (вольных работодателей
большинство их даже не видит, а когда видит, то ничего кроме приказаний и
ругательств не слышит). ЕщЈ углубляется их отобщЈнность тем, что у
большинства нет ясных возможностей покинуть это состояние прежде смерти, то
есть, выбиться в другие, более высокие классы общества.
Кто из нас ещЈ в средней школе не изучал широкоизвестного
единственно-научного определения нации, данного товарищем Сталиным: нация --
это исторически сложившаяся (но не расовая, не племенная) общность людей,
имеющих общую территорию; общий язык, общность экономической жизни; общность
психического склада, проявляющегося в общности культуры. Так всем этим
требованиям туземцы Архипелага вполне удовлетворяют! -- и даже ещЈ гораздо
больше! (Нас особенно освобождает здесь гениальное замечание товарища
Сталина, что расово-племенная общность крови совсем не обязательна!)
Наши туземцы занимают вполне определЈнную о б щ у ю
т е р р и т о р и ю (хотя и раздробленную на острова, но в Тихом же океане
мы этому не удивляемся), где другие народы не живут.
Э к о н о м и ч е с к и й у к л а д их однообразен до поразительности: он
весь исчерпывающе описывается на двух машинописных страницах (котловка и
указание бухгалтерии, как перечислять мнимую зарплату зэков на содержание
зоны, охраны, островного руководства и государства.) Если включать в
экономику и бытовой уклад, то он до такой степени единообразен на островах
(но нигде больше!), что переброшенные с острова на остров зэки ничему не
удивляются, не задают глупых вопросов, а сразу безошибочно действуют на
новом месте ("питаться на научной основе, воровать как сумеешь"). Они едят
пищу, которой никто больше на земле не ест, носят одежду, которой никто
больше не носит, и даже распорядок дня у них -- един по всем островам и
обязателен для каждого зэка. (Какой этнограф укажет нам другую нацию, все
члены которой имеют единые распорядок дня, пищу и одежду?)
Что понимается в научном определении нации под общностью
к у л ь т у р ы -- там недостаточно расшифровано. Единство науки и изящной
литературы мы не можем требовать от зэков по той причине, что у них нет
письменности. (Но ведь это -- почти у всех островных туземных народов, у
большинства -- по недостатку именно культуры, у зэков -- по избытку
цензуры.

Страницы: (420) :  <<  ... 304305306307308309310311312313314315316317318319 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я обошел залу: двадцать
масок окликнули меня по имени и сказали, как их зовут. Здесь присутствовали
крупнейшие аристократы и финансисты в гнусных маскарадных костюмах Пьеро,
возниц, паяцев, базарных торговок. Все это были люди молодые, благородные,
отважные, достойные уважения; позабыв о своем громком имени, об искусстве
или политике, они пытались возродить бал-маскарад эпохи Регентства, и это
среди нашей строгой и суровой жизни! Мне говорили об этом, но я не верил
рассказам!.. Я поднялся на несколько ступенек и, прислонившись к колонне,
наполовину скрытый ею, устремил взгляд на человеческий поток у своих ног.
Эти домино всевозможных расцветок, эти пестрые наряды, эти вычурные костюмы
являли собой зрелище, в котором не было ничего человеческого. Но вот
заиграл оркестр. О, что тут началось!.. Странные существа задвигались под
его звуки, долетавшие до меня вместе с криками, хохотом, гиканьем; маски
схватили друг друга за руки, за плечи, за шею; образовался огромный
движущийся круг; мужчины и женщины шумно топали ногами, поднимая облака
пыли, и в белесом свете люстр были видны ее мельчайшие атомы; скорость
вращения все увеличивалась, люди принимали странные позы, делали
непристойные движения, дико орали; они вращались все быстрее и быстрее,
откинувшись назад, как пьяные мужчины, воя, как погибшие женщины, и в этих
воплях звучала не радость, а исступление, не ликование, а ярость, точно это
был хоровод душ, проклятых Богом, которые осуждены мучиться в аду за свои
прегрешения. Все это происходило передо мной, у моих ног. Я ощущал ветер,
поднимаемый стремительным бегом масок; каждый мой знакомец, проносясь мимо,
кричал мне какую-нибудь непристойность, от которой лицо мое заливала
краска. Весь этот шум, гам, вся эта неразбериха были не только в зале, но и
у меня в голове...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Маскарад»