Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

СокращЈнно стали
писать: для единственного числа з/к (зэ-ка'), для множественного -- з/к з/к
(зэ-ка' зэ-ка'). Это и произносилось опекунами туземцев очень часто, всеми
слышалось, все привыкали. Однако казЈнно рожденное слово не могло склоняться
не только по падежам, но даже и по числам, оно было достойным дитЈм мЈртвой
и безграмотной эпохи. Живое ухо смышленых туземцев не могло с этим мириться,
и, посмеиваясь, на разных островах, в разных местностях стали его по-разному
к себе переиначивать: в одних местах говорили "Захар Кузьмич", или
(Норильск) "заполярные комсомольцы", в других (Карелия) больше "зак" (это
верней всего этимологически), в иных (Инта) -- "зык". Мне приходилось
слышать "зэк".4 Во всех этих случаях оживлЈнное слово начинало склоняться по
падежам и числам. (А на Колыме, настаивает Шаламов, так и держалось в
разговоре "зэ-ка". ОстаЈтся пожалеть, что у колымчан от морозов окостенело
ухо.) Пишем же мы это слово через "э", а не "е" потому, что иначе нельзя
обеспечить твЈрдого произношения звука "з".

___

К л и м а т Архипелага -- всегда полярный, даже если островок затесался
и в южные моря. Климат Архипелага -- ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ЗИМА, ОСТАЛЬНОЕ
ЛЕТО. Самый воздух обжигает и колет, и не только от мороза, не только от
природы.
Одеты зэки даже и летом в мягкую серую броню телогреек. Одно это вместе
со сплошною стрижкою голов у мужчин придаЈт им единство в н е ш н е г о
в и д а: осуровленность, безличность. Но даже немного понаблюдав их, вы
будете поражены также и общностью выражений их лиц -- всегда настороженных,
неприветливых, безо всякого доброжелательства, легко переходящих в
решительность и даже жестокость. Выражения их лиц таковы, как если б они
были отлиты из этого смугло-медного (зэ-ки относятся очевидно к индейской
расе), шершавого, почти уже и не телесного материала, для того, чтобы
постоянно идти против встречного ветра, на каждом шагу еще ожидая укуса
слева или справа. Также вы могли бы заметить, что в действии, работе и
борьбе их плечи развЈрнуты, груди готовы принять сопротивление, но как
только зэк остаЈтся в бездействии, в одиночестве и в размышлениях -- шея его
перестаЈт выдерживать тяжесть головы, плечи и спина сразу выражают
необратимую сутулость, как бы даже прирождЈнную. Самое естественное
положение, которое принимают его освободившиеся руки, это -- соединиться в
кистях за спиною, если он идЈт, либо уж вовсе повиснуть, если он сидит.
Сутулость и придавленность будут в нЈм и когда он подойдЈт к вам -- вольному
человеку, а потому и возможному начальству. Он будет стараться не смотреть
вам в глаза, а в землю, но если вынужден будет посмотреть -- вас поразит его
тупой бестолковый взгляд, хотя и старательный к выполнению вашего
распоряжения (впрочем, не доверяйтесь: он его не выполнит).

Страницы: (420) :  <<  ... 306307308309310311312313314315316317318319320321 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сохрани меня, Боже,
проповедовать застой! Застой - смерть. Я иду, как те люди, о которых
говорит Данте, что ноги их идут вперед, но головы поворачиваются к пяткам.
Я особенно ищу, и я особенно жалею, что приходится искать в прошлом
это общество, оно исчезает, оно испаряется, исчезает, как одно из тех
привидений, о которых я собираюсь рассказывать.
Я ищу общество, которое создает изящество, галантность, оно создавало
жизнь, которой стоило жить (извиняюсь за это выражение, я не член Академии
и могу себе это позволить); умерло ли это общество, или мы его убили?
Вот, помню, еще ребенком, я был с отцом у мадам де Монтессон. То была
важная дама, дама прошлого столетия. Она вышла замуж шестьдесят лет тому
назад за герцога Орлеанского, деда короля Луи Филиппа. Тогда ей было
восемьдесят лет. Она жила в богатом отеле на Шоссе д'Антен. Наполеон
выдавал ей пенсию в сто тысяч экю.
Знаете, почему давалась ей пенсия, занесенная в красную книгу
преемником Людовика XVI? Нет! Прекрасно. Мадам де Монтессон получала пенсию
в сто тысяч экю за то, что она сохранила в своем салоне традиции хорошего
общества времен Людовика XIV и XV. Ровно половину этой суммы платит теперь
Палата ее племяннику за то, чтобы он заставил Францию забыть то, что дядя
его желал, чтобы она помнила.
Вы не поверите, мой милый друг, но вот это слово, которое я по
неосторожности произнес: "Палата", меня опять возвращает к мемуарам маркиза
д'Аржансона.
Почему?
Вы увидите.
- Жалуются, - говорил он, - что в наше время не умеют вести разговор
во Франции. Я знаю причину. У наших современников исчезает способность
слушать. Слушают слегка или совсем не слушают. Я сделал такое наблюдение в
лучшем обществе, в котором мне приходилось бывать.
Ну, мой милый друг, какое же лучшее общество можно посещать в наше
время? Несомненно то, которое восемь миллионов избирателей сочли
достаточным представлять их интересы, мнения, дух Франции...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Тысяча и один призрак»