Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Так прямо и говорят: совесть? в личном деле осталась. При
важных жизненных решениях они руководятся известным правилом Архипелага:
лучше ссучиться, чем мучиться.
Но напор может быть успешным, если он сопровождается жизненной
ловкостью, и з в о р о т л и в о с т ь ю в труднейших обстоятельствах.7 Это
качество зэк должен проявлять ежедневно, по самым простым и ничтожным
поводам: для того чтобы сохранить от гибели своЈ жалкое ублюдочное добро --
какой-нибудь погнутый котелок, тряпку вонючую, деревянную ложку,
иголку-работницу. Однако в борьбе за важное место в островной иерархии -- и
изворотливость должна быть более высокая, тонкая, рассчитанная темниловка.
Чтобы не отяжелять исследование -- вот один пример. Некий зэк сумел занять
важную должность начальника промышленных мастерских при хоздворе. Одни
работы его мастерским удаются, другие нет, но крепость его положения зависит
даже не от удачного хода дел, а от того понта, с которым он держится. Вот
приходят к нему офицеры МВД и видят на его письменном столе какие-то
глиняные конусы. -- "А это -- что у тебя?" -- "Конусы Зегера". -- "А зачем?"
-- "Определять температуру в печах." -- "А-а-а," -- с уважением протянет
начальник и подумает: ну, и хорошего ж я инженера поставил. А конусы эти
своим плавлением никакой температуры определить не могут, потому что они из
глины не только не стандартной, а -- неизвестно какой. Примелькиваются
конусы, -- и у начальника мастерских новая игрушка на столе -- оптический
прибор без единой линзы (где ж на Архипелаге линзы брать?). И опять все
удивляются.
И постоянно должна быть голова зэка занята вот такими ложными боковыми
ходами.
Сообразно обстановке и психологически оценивая противника, зэк должен
проявлять г и б к о с т ь п о в е д е н и я -- от грубого действия кулаком
или горлом до тончайшего притворства, от полного бесстыдства до святой
верности слову, данному с глазу на глаз и, казалось бы, совсем не
обязательному. (Так почему-то все зэки свято верны обязательствам по тайным
взяткам и исключительно терпеливы и добросовестны в выполнении частных
заказов. Рассматривая какую-нибудь чудесную островную выделку с резьбой и
инкрустацией, подобные которым мы видим только в музее Останкино, бывает
нельзя поверить, что это делали те самые руки, которые сдают работу
десятнику, лишь колышком подперев, а там пусть сразу и рухнет.)
Эта же гибкость поведения отражается и известным правилом зэков: дают
-- бери, бьют -- беги.
Важнейшим условием успеха в жизненной борьбе является для островитян
ГУЛага их с к р ы т н о с т ь. Их характер и замыслы настолько глубоко
спрятаны, что непривыкшему начинающему работодателю по началу кажется, что
зэки гнутся как травка -- от ветра и сапога.

Страницы: (420) :  <<  ... 313314315316317318319320321322323324325326327328 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
А между тем уже догорает короткий день; встали лиловые тучи с запада,
солнце ушло в них, и наступает тихий, зимний вечер. Над посиневшими снегами
залегает к востоку морозная мгла ночи. Сливается с нею вдали снежная дорога,
и мертвое молчание царит над степью. Только полозья тихо скрипят по снегу, и
задумчиво позванивает колокольчик: лошади идут шагом. Овсянки бесшумно
перелетают перед ними по дороге... Мужик на розвальнях пристал за нами
где-то на перекрестке, и заиндевевшая морда его шершавой, низенькой и
бокастой лошадки, которая трусит рысцой за нашими санями, равномерно дышит
теплым паром в мой затылок.
- Не наезжай! - раздается иногда голос нашего кучера среди мертвого
молчания поля.
И мужик тоже что-то покрикивает, соскакивает на раскатах и снова
бочком, на бегу, вваливается в свои дровни.
А кругом все темнеет и темнеет, и уже ночью въезжаем в знакомое село.
Ночь темная, но звездная; мелкие звезды содрогаются острыми синими
огоньками, крупные блещут переливчатым блеском разноцветных камней. На селе
еще краснеют кое-где оконца в смутно чернеющих избах... В чистом, морозном
воздухе звонко отдаются скрип порот или лай собачонки...
И чувство глубокого довольства и покоя наполняет душу, когда, наконец,
медленно въезжаешь на сугроб перед крыльцом освещенного и теплого
"деревенского домика!


II



- Но где же весна-то? - спросите вы.
А разве не весеннее радостное чувство наполняло душу на весь этот
веселый, солнечный день нашего путешествия в деревню? Разве не с весенним
чувством открывал я глаза, проснувшись на другое утро в детской?
В больших комнатах нашего старинного дома с утра всегда стоял синий
полусумрак. Это оттого, что дом был окружен садом, а стекла окон сверху
донизу зарисовал мороз серебряными пальмовыми листьями, перламутровыми,
узорчатыми папоротниками. Еще до чаю я успевал обегать все комнаты,
осмотреть все эти рисунки, сделанные морозом за ночь, и даже - побывать в
сенцах, где стоят лыжи...

Бунин Иван Алексеевич   
«В деревне»