Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

И есть даже особый устав по службе с собаками, и целые офицерские
комиссии следят за работой отдельной собаки, вырабатывают у неЈ хорошую
злобность. И если содержание одного щенка в год обходится народу в 11 тысяч
дохрущевских рублей (овчарок кормят питательней, чем заключЈнных)1, то
содержание каждого офицера -- не паче ли?
А еще на протяжении всей этой книги испытываем мы затруднение: как
вообще их называть? "Начальство, начальники" -- слишком общо, относится и к
воле, ко всей жизни страны, да и затЈрто уж очень. "Хозяева" -- тоже.
"Лагерные распорядители"? -- обходное выражение, показывающее нашу немощь.
Называть их прямо по лагерной традиции? -- как будто грубо, ругательно.
Вполне в духе языка было бы слово лагерщики: оно так же отличается от
"лагерника", как "тюремщик" от "тюремника" и выражает точный единственный
смысл: те, кто лагерями заведуют и управляют. Так испросив у строгих
читателей прощения за новое слово (оно не новое совсем, раз в языке
оставлена для него пустая клетка), мы его от времени ко времени будем
употреблять.
Так вот о ком эта глава: о лагерщиках (и тюремщиках сюда же). Можно бы
с генералов начать, и славно бы это было -- но нет у нас материала.
Невозможно было нам, червям и рабам, узнать о них и увидеть их близко. А
когда видели, то ударяло нам в глаза сияние золота, и не могли мы разглядеть
ничего.
Так ничего мы не знаем о сменявших друг друга начальниках ГУЛага --
этих царях Архипелага. А уж попадЈтся фото Бермана или словечко Апетера --
мы их тут же подхватываем. Знаем вот "гаранинские расстрелы" -- а о самом
Гаранине не знаем. Только знаем, что было ненасытно ему одни подписи
ставить; он, по лагерю идя, и сам из маузера стрелять не брезговал, чья
морда ему не выходила. Пишем вот о Кашкетине -- а в глаза того Кашкетина не
видели (и слава Богу!). О Френкеле подсобрался материальчик, а о Завенягине
-- нет. Его, покойника, с ежевско-бериевской компанией не захоронили, о нЈм
смакуют газетчики: "легендарный строитель Норильска"! Да уж не сам ли он и
камни клал? Сообразя однако, что сверху любил его Берия, а снизу очень о нЈм
хорошо отзывался эмведешник Зиновьев, полагаем, что зверь был отменный. А
иначе б ему Норильска и не построили. -- Вот об Антонове, начальнике
Енисейского лагеря, спасибо написал нам инженер Побожий.2 Эту картинку мы
всем советовали бы прочесть: разгрузку лихтеров на реке Таз. В глуби тундры,
куда дорога ещЈ не пришла (да и придЈт ли?), тянут египетские муравьи
паровозы на снег, а наверху на горке стоит Антонов, обозревает и срок даЈт
на разгрузку. Он по воздуху прилетел, по воздуху сейчас улетит, свита пляшет
перед ним, куда твой Наполеон, а личный повар тут же на раскладном столике,
среди полярной мерзлоты, подаЈт ему свежие помидоры и огурчики.

Страницы: (420) :  <<  ... 325326327328329330331332333334335336337338339340 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но тут, думая о шляпе,
увидел я необыкновенную елку. Росла она, конечно, в тени, и оттого сучья у
нее когда-то были опущены вниз. Теперь же, после выборочной рубки, она
очутилась на свету, и каждый сук ее стал расти кверху. Наверно, и нижние
суки со временем поднялись бы, но ветки эти, соприкоснувшись с землей,
выпустили корешки и прицепились... Так под елкой с поднятыми вверх сучьями
внизу получился хороший шалашик. Нарубив лапнику, я уплотнил его, сделал
вход, устелил внизу сиденье. И только уселся, чтобы начать новую беседу с
дождем, как вижу, против меня совсем близко пылает большое дерево. Быстро
схватил я с шалашика лапник, собрал его в веник и, стегая по горящему месту,
мало-помалу пожар затушил раньше, чем пламя пережгло кору дерева кругом и
тем сделало бы невозможным движение сока.
Вокруг дерева место не было обожжено костром, коров тут не пасли, и не
могло быть подпасков, на которых все валят вину за пожары. Вспомнив свои
детские разбойничьи годы, я сообразил, что смолу на дереве поджег скорей
всего какой-нибудь мальчишка из озорства, из любопытства поглядеть, как
будет гореть смола. Спустившись в свои детские годы, я представил себе, до
чего же это приятно взять чиркнуть спичкой и поджечь дерево.
Мне стало ясно, что вредитель, когда загорелась смола, вдруг увидел
меня и скрылся тут же где-нибудь в ближайших кустах. Тогда, сделав вид,
будто я продолжаю свой путь, посвистывая, удалился я с места пожара и,
сделав несколько десятков шагов вдоль просеки, прыгнул в кусты и возвратился
на старое место и тоже затаился.
Недолго пришлось мне ждать разбойника. Из куста вышел белокурый мальчик
лет семи-восьми, с рыжеватым солнечным запеком, смелыми, открытыми глазами,
полуголый и с отличным сложением. Он враждебно поглядел в сторону просеки,
куда я ушел, поднял еловую шишку и, желая пустить ее в меня, так
размахнулся, что перевернулся даже вокруг себя. Это его не смутило;
напротив, он, как настоящий хозяин лесов, заложил обе руки в карманы, стал
разглядывать место пожара и сказал:
- Выходи, Зина, он ушел!
Вышла девочка, чуть постарше, чуть повыше и с большой корзиной в руке...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Лесной хозяин»