Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Среди сахалинских
чиновников Чехов встречал умных, деятельных, с научными наклонностями, много
изучавших местность и быт, писавших географические и этнографические
исследования, -- но даже для смеха нельзя представить себе на всЈм
Архипелаге одного такого лагерщика! И если Кудлатый (начальник одной из
усть-вымьских командировок) решил, что выполнение государственных норм на
100% ещЈ не есть никакие сто процентов, а должно быть выполнено его (взятое
из головы) сменное задание, иначе всех сажает на штрафной паЈк --
переубедить его невозможно. Выполнив 100%, все получают штрафной паЈк. В
кабинете Кудлатого -- стопы ленинских томов. Он вызывает В. Г. Власова и
поучает: "Вот тут Ленин пишет, как надо относиться к паразитам". (Под
паразитами он понимает заключЈнных, выполнивших только 100%, а под
пролетариатом -- себя. Это у них в голове укладывается рядом: вот моЈ
поместье, и я пролетарий.)
Да старые крепостники были образованы не в пример: они ж многие в
Петербургах учились, а иные и в Геттингенах. Из них смотришь, Аксаковы
выходили, Радищевы, Тургеневы. Но из наших эмведешников никто не вышел и не
выйдет. А главное -- крепостники или сами управляли своими имениями или хоть
чуть-чуть в хозяйстве своЈм разбирались. Но чванные офицеры МВД, осыпанные
всеми видами государственных благ, никак не могут взять на себя еще и труд
хозяйственного руководства. Они ленивы для этого и тупы. И они обволакивают
своЈ безделье туманом строгости и секретности. И так получается, что
государство5 вынуждено рядом со всей их золотопогонной иерархией воздвигать
ещЈ такую же вторую из трестов и комбинатов.6
С а м о в л а с т и е. Самодурство. В этом лагерщики вполне сравнялись
с худшими из крепостников XVIII и XIX века. Бесчисленны примеры
бессмысленных распоряжений, единственная цель которых -- показать власть.
Чем дальше в Сибирь и на Север -- тем больше, но вот и в Химках, под самой
Москвой (теперь уже -- в Москве) майор Волков замечает 1-го мая, что зэки не
веселы. Приказывает: "Всем веселиться немедленно! Кого увижу скучным -- в
кондей!" А чтоб развеселить инженеров -- шлЈт к ним блатных девок с третьим
сроком петь похабные частушки. -- Скажут, что это -- не самодурство, а
политическое мероприятие, хорошо. В тот же лагерь привезли новый этап. Один
новичок, Ивановский, представляется как танцор Большого театра. "Что?
Артист? -- свирепеет Волков. -- В кондей на двадцать суток! Пойди сам и
доложи начальнику ШИзо!" Спустя время позвонил: "Сидит артист?" "Сидит" --
"Сам пришел?" "Сам" -- "Ну, выпустить его! Назначаю его помкоменданта".
(Этот же Волков, мы уже писали, велел остричь наголо женщину за то, что
волосы красивые.)
Не угодил начальнику ОЛПа хирург Фустер, испанец.

Страницы: (420) :  <<  ... 329330331332333334335336337338339340341342343344 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.

Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным,
Но видит ее одну.

А скалы кругом все отвесней,
А волны - круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.

x x x

Рокочут трубы оркестра,
И барабаны бьют.
Это мою невесту
Замуж выдают.

Гремят литавры лихо,
И гулко гудит контрабас.
А в паузах ангелы тихо
Вздыхают и плачут о нас.

ГОНЕЦ

Гонец, скачи во весь опор
Через леса, поля,
Пока не въедешь ты во двор
Дункана-короля.

Спроси в конюшне у людей,
Кого король-отец
Из двух прекрасных дочерей
Готовит под венец.

Коль темный локон под фатой,
Ко мне стрелой лети.
А если локон золотой,
Не торопись в пути.

В канатной лавке раздобудь
Веревку для меня
И поезжай в обратный путь,
Не горяча коня.

x x x

Двое перед разлукой,
Прощаясь, подают
Один другому руку,
Вздыхают и слезы льют.

А мы с тобой не рыдали,
Когда нам расстаться пришлось.
Тяжелые слезы печали
Мы пролили позже - и врозь.

x x x

Они мои дни омрачали
Обидой и бедой,
Одни - своей любовью,
Другие - своей враждой.

Мне в хлеб и вино подсыпали
Отраву за каждой едой -
Одни своей любовью,
Другие своей враждой.

Но та, кто всех больше терзала
Меня до последнего дня,
Враждою ко мне не пылала,
Любить - не любила меня.

x x x

Кто влюбился без надежды,
Расточителен, как бог.
Кто влюбиться может снова
Без надежды - тот дурак.

Это я влюбился снова
Без надежды, без ответа.
Насмешил я солнце, звезды,
Сам смеюсь - и умираю.

x x x

Как ты поступила со мною,
Пусть будет неведомо свету.
Об этом у берега моря
Я рыбам сказал по секрету.

Пятнать твое доброе имя
На твердой земле я не стану,
Но слух о твоем вероломстве
Пойдет по всему океану!

x x x

Весь отражен простором
Зеркальных рейнских вод,
С большим своим собором
Старинный Кельн встает.

Сиял мне в старом храме
Мадонны лик святой...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Стихи (пер. Маршак и А. Толстой)»