Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Он так нестрого
держался, что раз я осмелился у него спросить: "Скажите, кто вы по
гражданской специальности?" Он не обиделся, посмотрел на меня спокойными
глазами и тихо ответил: "Коммерсант". До нашего лагеря во время войны он
служил в Подольском, где как говорил, каждый день войны умирало от истощения
13-14 человек (вот уже 20 тысяч смертей!) В "войсках" НКВД он, видимо,
перебывал войну, а теперь нужно было ему проявить умение и не застрять здесь
навечно.
А вот старшина Ткач, гроза и помначрежима экибастузского лагеря,
пришелся к надзорсоставу как влитый, будто от пелЈнок он только тут и
служил, будто и родился вместе с ГУЛагом. Это было -- всегда застывшее
зловещее лицо под чЈрным чубом. Страшно было оказаться просто рядом с ним
или встретиться с ним на лагерной дорожке: он не проходил мимо, чтоб не
причинить человеку зла -- вернуть его, заставить работать, отнять, напугать,
наказать, арестовать. Даже после вечерней проверки, когда бараки запирались
на замок, но, в летнее время, зарешеченные окна были открыты. Ткач неслышно
подкрадывался к окнам, подслушивал, потом заглядывал, -- вся комната
шарахалась -- а он за подоконником, как чЈрная ночная птица, через решетку
объявлял наказания: за то, что не спят, за то, что разговаривают, за то, что
пользуются запрещенным.
И вдруг -- исчез Ткач навсегда. И пронЈсся по лагерю слух (проверить
точно мы его не могли, но такие упорные слухи обычно верны), что он
разоблачен как фашистский палач с оккупированной территории, арестован и
получил четвертную. Это было в 1952 году.
Как случилось, однако, что фашистский палач (никак не долее, чем
трехлетний) семь лет после войны был на лучшем счету в МВД? А?

___

"Конвой открывает огонь без предупреждения!" В этом заклинании -- весь
особый статут конвоя9, его власти над нами по ту сторону закона.
Служба конвоя, когда и войны нет -- как фронтовая. Конвою -- не страшны
никакие разбирательства и объяснений ему давать не придется. Всякий
стрелявший прав. Всякий убитый виноват, что хотел бежать или переступил
черту.
Вот два убийства на лагпункте Ортау (а на число лагпунктов умножайте).
Стрелок вЈл подконвойную группу, бесконвойный подошел к своей девушке,
идущей в группе, пошел рядом. -- "Отойди!" -- "А тебе жалко?" Выстрел. Убит.
Комедия суда, стрелок оправдан: оскорблен при исполнении служебных
обязанностей.
К другому стрелку, на вахте, подбежал ээк с обходным листком (завтра
ему освобождаться), попросил: "пусти, я в прачечную (за зону) сбегаю,
мигом!" -- "Нельзя". -- "Так завтра же я буду вольный, дурак!" Застрелил. И
даже не судили.
А в пылу работы как легко заключЈнному не заметить этих затЈсов на
деревьях, которые и есть воображаемый пунктир, лесное оцепление вместо
колючей проволоки.

Страницы: (420) :  <<  ... 340341342343344345346347348349350351352353354355 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И когда он
стоял, пил воду, а она занималась пирогом, пускающим на плите карамельные
пузыри, словно доисторический гейзер, она говорила: - О, мне надо зажечь
свечи в тыквах! - и мчалась в комнату зажигать свечи. Он входил туда вслед
за нею и говорил, улыбаясь: "Мне нужна трубка". "Сидр! - восклицала она,
убегая в столовую, - мне надо проверить сидр". "Я проверю", - говорил он.
Но когда он попытался последовать за ней, она закрылась в ванной.
Он стоял рядом с дверью ванной, смеялся странным и холодным смехом,
держа во рту холодную остывшую трубку, а затем, устав от всего этого,
упрямо простоял еще пять минут. Из ванной не доносилось ни звука. И плюнув
на то, что она будет наслаждаться знанием того, что он поджидает ее
снаружи, он резко повернулся и стал подниматься по лестнице наверх, весело
насвистывая.
Поднявшись на второй этаж, он стал ждать. Наконец он услышал, как
щелкнула задвижка на двери и жизнь на первом этаже пошла своим чередом,
совсем так, как она возобновляется в джунглях, когда тигр уходит и
антилопы снова начинают пастись.
И теперь, когда он поправил галстук и надел темный пиджак, в прихожей
прошелестели легкие шаги. В дверях появилась Марион, вся разрисованная под
скелет.
- Как я смотрюсь, папа?
- Отлично.
Из-под маски выглядывали белокурые волосы. Из глазниц маски-черепа
смеялись голубые глаза. Он вздохнул. Марион и Луиза, два молчаливых
свидетеля его вредоносности, его мрачной власти. Какой алхимией должна
была владеть Луиза, чтобы взять его черные волосы брюнета и отбеливать,
отбеливать их вместе с его карими глазами, отбеливать еще не родившегося
ребенка все то время, пока он не родился - Марион, блондинка,
голубоглазая? Иногда он подозревал, что Луиза воспринимала ребенка как
идею, полностью бесполую концепцию. И из отвращения к нему произвела на
свет ребенка в виде е_е образа, да кроме того каким-то образом
в_н_у_ш_и_л_а доктору нечто, и он покачал головой и сказал: "Мне очень
жаль, мистер Уайлдер, но у вашей жены больше не будет детей...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«Октябрьская игра»