Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Она меняла свои веры
жадно, может чаще, чем наряды (нарядов не было, да она за ними так и не
следила). Еще она считала себя социалисткой, и неизбежными -- кровь
восстаний и гражданской войны. Но не могла примириться с террором.
Демократия, но не зверства! "Пусть будут руки в крови, но не в грязи!"
В конце 1918-го ей пришлось оставить курсы (да и остались ли сами
курсы?) и с трудом пробираться к родителям, где сытей. Она приехала в
Майкоп. Тут уже создался институт Народного Образования, для взрослых и для
молодых. Анна стала не меньше как врио профессора по логике, философии и
психологии. Она имела успех у студентов.
Тем временем белые доживали в Майкопе последние дни. 45-летний генерал
убеждал еЈ бежать с ним. "Генерал, прекратите ваш парад! Бегите, пока вас не
арестовали!" В те дни на преподавательской вечеринке, среди своих,
гимназический историк предложил тост: "За великую Красную армию!" Анна
оттолкнула тост: "Ни за что!" Зная еЈ левые взгляды, друзья вытаращились. "А
потому что... несмотря на вечные звезды... расстрелов будет всЈ больше и
больше" -- предсказала она.
У неЈ было ощущение, что все лучшие погибают в этой войне и остаются
жить приспособленцы. Она уже предчувствовала, что к ней близится подвиг, но
еще не знала -- какой.
Через несколько дней в Майкоп вошли красные. И еще через несколько
собран был вечер городской интеллигенции. На сцену вышел начальник Особого
Отдела 5-й армии Лосев и стал в разгромном тоне (недалеко от мата) поносить
"гнилую интеллигенцию": "Что? Между двумя стульями сидите? Ждали, пока я вас
приглашу? А почему сами не пришли?" ВсЈ более расходясь, он выхватил из
кобуры револьвер и, потрясая им, уже кричал так: "И вся культура ваша
гнилая! Мы всю еЈ разрушим и построим новую! И вас, кто будет мешать --
уберем!"2 И после этого предложил: "Кто выступит?"
Зал молчал гробово. Не было ни одного аплодисмента, и ни одна рука не
поднялась. (Зал молчал -- испуганно, но испуг еще не был отрепетирован, и не
знали люди, что аплодировать -- обязательно.)
Лосев, наверно, и не рассчитывал, что решится кто-то выступить, но
встала Анна: "Я"! -- "Ты? Ну, полезай, полезай". И она пошла через зал и
поднялась на сцену. Крупная, круглолицая и даже румяная 25-летняя женщина,
щедрой русской природы (хлеба она получала осьмушку фунта, но у отца был
хороший огород). Русые толстые косы еЈ были до колен, но как
зауряд-профессор она не могла так ходить и накручивала из них еще вторую
голову. И звонко она ответила:
-- Мы выслушали вашу невежественную речь. Вы звали нас сюда, но не было
объявлено, что -- на погребение великой русской культуры! Мы ждали увидеть
культуртрегера, а увидели погребальщика. Уж лучше бы вы просто крыли нас
матом, чем то, что говорили сегодня! Должны мы так понимать, что вы говорите
от имени советской власти?
-- Да, -- еще гордо подтвердил уже растерявшийся Лосев.

Страницы: (420) :  <<  ... 404405406407408409410411412413414415416417418419 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
The forest ceased quickly, and the earth under the trees became trenchy
furrows and yet undivided lots of rye ploughland. Ordinary villages lived
behind the rye, and above them was air from the frightening space, -- Pyotr
Yevseyevich considered air a good thing also, since from it breathing was
delivered to the entire area of the State. Windless days bothered him
however; the peasants have nothing to grind with, and the infected air stays
over the city, whereby the sanitary condition is worsened. But Pyotr
Yevseyevich bore his anxiety not as a suffering but as a concerned necessity
which occupies the entire soul by its meaning and thereby makes the burden
of one's own life imperceptible. At the moment, Pyotr Yevseyevich was a
little worried for a locomotive that was hauling up some rough freights with
sharp, stifled wisps of steam which reached at Pyotr Yevseyevich's tense
feelings. Pyotr Yevseyevich stopped and with a helpful compassion imagined
the ordeal of a machine pushing the stagnation of sedimentary weight forward
and uphill.
"If only nothing bursts in the couplings," Pyotr Yevseyevich whispered,
grinding his teeth between the itching gums. "And if only there is enough
fire, it has to burn the water! Let it be patient, it's not far until the
end now..."
The locomotive slithered up slope with screeching rims but did not give
in to the cars that stuck to the rails. Suddenly the locomotive started
giving out frequent and worried honking, asking for the way through.
Apparently the semaphore was closed and the engine-driver was afraid that he
would not be able to start the train up the slope after a stop.
"Oh my God, and what is going on!" Pyotr Yevseyevich exclaimed and,
smitten with sorrow, energetically set out to the station in order to
examine the accident.
The locomotive gave three whistles, meaning stop, while Pyotr
Yevseyevich found a total calmness reign at the station. He sat down in the
third class waiting hall and began to torment himself: "Where is the State?"
he thought...

Андрей Платонов   
«Inhabitant of the State»