Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Необходимость же еЈ для писателей он объяснил так: "Многие
литераторы "после ознакомления с каналом... получили зарядку, и это очень
хорошо повлияет на их работу... Теперь в литературе появится то настроение,
которое двинет еЈ вперЈд и поставит еЈ на уровень наших великих дел" (курсив
наш. -- А. С. Этот уровень мы и посегодня ощущаем в советской литературе).
Ну, а необходимость книги для миллионов читателей (многие из них и сами
скоро должны притечь на Архипелаг) понятна сама собою.
Какова же точка зрения авторского коллектива на предмет? Прежде всего:
уверенность в правоте всех приговоров и в виновности всех пригнанных на
канал. Даже слово "уверенность" слишком слабое: этот вопрос недопустим для
авторов ни к обсуждению, ни к постановке. Это для них так-же ясно, как ночь
темнее дня. Они, пользуясь своим запасом слов и образов, внедряют в нас все
человеконенавистнические легенды 30-х годов. Слово "вредитель" они трактуют
как основу инженерского существа. И агрономы, выступавшие против раннего
сева (может быть -- в снег и в грязь?), и ирригаторы, обводнявшие Среднюю
Азию, -- все для них безоговорочно вредители. Во всех главах книги эти
писатели говорят о сословии инженеров только снисходительно, как о породе
порочной и низкой. На странице 125 книга обвиняет значительную часть
русского дореволюционного инженерства -- в плутоватости. Это -- уже не
индивидуальное обвинение, никак. (Понять ли, что инженеры вредили уже и
царизму?) И это пишется людьми, никто из которых не способен даже извлечь
простейшего квадратного корня (что делают в цирке некоторые лошади). Авторы
повторяют нам все бредовые слухи тех лет как историческую несомненность: что
в заводских столовых травят работниц мышьяком; что если скисает надоенное в
совхозе молоко, то это -- не глупая нерасторопность, но -- расчЈт врага:
заставить страну пухнуть с голоду (так и пишут). Обобщенно и безлико они
пишут о том зловещем собирательном кулаке, который поступил на завод и
подбрасывает болт в станок. Что ж, они -- ведуны человеческого сердца, им
это легче вообразить: человек каким-то чудом уклонился от ссылки в тундру,
бежал в город, еще большим чудом поступил на завод, уже умирая от голода, и
теперь вместо того, чтобы кормить семью, он подбрасывает болт в станок!
Напротив, авторы не могут и не хотят сдержать своего восхищения
руководителями канальных работ, работодателями, которых, несмотря на 30-е
годы, они упорно называют чекистами, вынуждая к этому термину и нас. Они
восхищаются не только их умом, волей, организацией, но и в высшем
человеческом смысле, как существами удивительными. Показателен хотя бы
эпизод с Яковом Раппопортом (фото на стр. 80, не скажешь, что глуп).

Страницы: (420) :  <<  ... 37383940414243444546474849505152 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Я б то же сделать предложил.

Менга

Уж эти мне твои рассказы,
Не пожелаю я врагу {1}.

Xиль

Где много сытых есть животных,
Голодных видеть не могу.

Менга

Пойду-ка, посмотрю с дороги.
Нейдет ли из деревни кто,
К тебе пришли бы на подмогу,
Ты сам не годен ни на что.

Xиль

Опять за старое ты, Менга?

Менга

Ослица бедная моя!
(Уходит.)


СЦЕНА 2-я

Xиль

Ослица, счастие, блаженство!
Из всех ослиц, что видел я,
Ты первая во всей деревне;
Никто тебя не замечал
Ни в чем дурном, и меж гулящих,
Меж потаскушек не встречал.
Нет, ты не радовалась вовсе
Из своего идти хлева;
Взглянуть, и ясно было видно:
Не тем набита голова.
А эта девственность? А честность?
Клянусь, что ни один осел
Ее не видел у окошка...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы Кальдерона. Поклонение кресту»