Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

(В
тайге и пустыне -- где ж их найдешь?) И потому они стараются вырвать за свою
рабсилу побольше денег, которые и сдают в казну, а часть идЈт на содержание
самого лагерного руководства за то, что оно зэков охраняет (от свободы),
поит, кормит, одевает и морально допекает.
Как всегда при нашем продуманном социальном устройстве, здесь
сталкиваются лбами два плана: план производства иметь по зарплате самые
низкие расходы и план МВД приносить с производства в лагерь самые большие
заработки. Стороннему наблюдателю странно: зачем приводить в столкновение
собственные планы? О, тут большой смысл! Столкновение-то планов и сплющивает
человечка. Это -- принцип, выходящий за колючую проволоку Архипелага.
А что еще важно: что два начальства эти совсем друг другу не враждебны,
как можно думать по их постоянным стычкам и взаимным обманам. Там где нужно
плотнее сплющить, они примыкают друг к другу очень тесно. Хотя начальник
лагеря -- отец родной для своих зэков, но всегда охотно признает и подпишет
акт, что в увечье виноват сам заключЈнный, а не производство; не будет очень
уж настаивать, что заключЈнным нужна спецодежда или в каком-то цеху
вентиляции нет (нет, так нет, что ж поделаешь, временные трудности, а ка'к в
ленинградскую блокаду?...) Никогда не откажет лагерное начальство
производственному посадить в карцер бригадира за грубость или рабочего,
утерявшего лопату, или инженера, не так выполнившего приказ. В глухих
посЈлках не оба ли эти начальства и составляют высшее общество --
таЈжно-индустриальных помещиков? Не их ли жены друг ко другу ходят в гости?
И если всЈ-таки тухту в нарядах непрерывно дуют, если записывается
копка и засыпка траншей, никогда не зиявших в земле; ремонт отопления или
станка, не выходившего из строя; смена столбов целЈхоньких, которые еще
десять лет перестоят, -- то делается это даже не по наущению лагерного
начальства, спокойного, что деньги в лагерь так или иначе притекут, -- а
самими заключЈнными (бригадирами, нормировщиками, десятниками), потому что
таковы все государственные нормы: они рассчитаны не для земной реальной
жизни, а для какого-то лунного идеала. Человек самоотверженный, здоровый,
сытый и бодрый -- выполнить этих норм не может! Что же спрашивать с
измученного, слабого, голодного и угнетЈнного арестанта? Государственное
нормирование описывает производство таким, каким оно не может быть на земле
-- и этим напоминает социалистический реализм в беллетристике. Но если
непроданные книги потом просто рубятся, -- закрывать промышленную тухту
сложней. Однако не невозможно!
В постоянной круговертной спешке директор и прораб проглядывали, не
успевали обнаружить тухту. А десятники из вольных были неграмотны или пьяны,
или добросердечны к зэкам (с расчЈтом, что и бригадир их выручит в тяжелую
минуту).

Страницы: (420) :  <<  ... 83848586878889909192939495969798 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я не имел права
так поступать.
- Ну, уж Яго-то, - сказал Яго, - вы приятным человеком не назовете!
- На подмостках трудно найти кого-нибудь симпатичнее, - заявил бюст.
- Чем я?! - ошеломленно спросил Яго.
Бюст кивнул, потерял равновесие, сорвался со своего постамента и
стукнулся носом об пол - скульптор не предусмотрел, что ему захочется
кивать.
Костюмер кинулся к нему и, рассыпаясь в извинениях и сожалениях,
смахнул с Барда пыль и водворил его на прежнее место, - к счастью, целого
и невредимого.
- Я помню пьесу, в которой вы участвуете, - сказал бюст, нисколько не
смущенный своим падением. - В стихах я дал себе там волю! Чертовски хорошо
получилось - в самом звучании строф слышался вопль человеческой души. О
смысле я особенно не заботился, а просто подбирал все самые великолепные
слова, какие только мог найти. Это выходило чудесно, можете мне поверить:
трубы и барабаны, Пропонтида и Геллеспонт, и злобный турок из Алеппо, и
глаза, роняющие слезы, точно аравийские деревья - целебную смолу: самая
невероятная, притянутая за уши чепуха, но какая музыка! Так вот: я начал
пьесу с двумя ужасающими злодеями, а вернее - со злодеем и злодейкой.
- Злодейкой? - повторил Яго. - Вы что-то путаете. В "Отелло" нет ни
одной злодейки.
- Я же вам говорю: в этой пьесе нет ни злодеек, ни злодеев, - сказал
бессмертный Вильям, - однако вначале злодейка там была.
- Но кто? - спросил костюмер.
- Дездемона, кто же еще, - ответил Бард. - Я задумал великолепнейшую,
коварную, развращенную до мозга костей венецианку, которая должна была
ввергнуть Отелло в отчаяние, бесстыдно его обманув. В первом акте это все
есть. Но я не вытянул. Она, вопреки моей воле, вышла очень милой. К тому
же я увидел, что это и не обязательно, что я могу добиться куда большего
эффекта, сделав ее ни в чем не повинной. И я не устоял перед соблазном - я
никогда не мог удержаться, чтобы не прибегнуть к эффекту. Это был грех
против человеческой природы, и я получил по заслугам, потому что такое
изменение превратило пьесу в фарс...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Тайна костюмерной»