Бодался теленок с дубом

Вот это называется - литературная близость! Вот и дружи
с "Новым миром"! Дивный аргумент: границу финскую и то
отодвинули! И я - бит, я в повести наклеветал. Я же не могу
"внутреннюю концепцию" открыть до конца: "Так нападение на
Финляндию и была агрессия!". Тут не в Дементьеве одном,
дальше в разговоре и Твардовский меня прервёт:
- О принципиальных уступках с вашей стороны нет и речи:
ведь вы же не против советской власти, иначе бы мы с вами и
разговаривать не стали.
Вот это и есть тот либеральный журнал, факел свободной
мысли! Затаскали эту "советскую власть", и даже в том никого
из них не вразумишь, что советской-то власти с 1918 года
нет.
В чём объединились все: осудили Авиету, и фельетонный
стиль главы, и вообще все высказывания о советской
литературе, какие только есть в повести: "им здесь не
место". (А где им место? На весь этот ворох квачущей лжи
кому-то где-то один раз можно ответить?) Здесь удивила меня
общая немужественность (или забитость, или согбенность)
"Нового мира": по их же тяжелой полосе 1954 года, когда
Твардовский был снят за статью Померанцева "Об искренности",
я брал за них реванш, взглядом стороннего историка, а они
все дружно во главе с Твардовским настаивали: не надо!
упоминать "голубенькую обложку" - не надо! защищать нас - не
надо!
Я думал - они только для газеты в своё время раскаялись,
для ЦК, для галочки. А они, значит, душой раскаялись: нельзя
было об искренности писать.
И ещё обсуждался "важный" (по нашим условиям) вопрос:
как же быть с тем, что повесть не кончена, что только 1-я
часть? Одни говорили: ну, и напишем. Но Твардовский, хорошо
зная своих чиновных опекунов, и обсуждать не дал: "Мы лишены
возможности объявить, что это - 1 я часть. Нам скажут: пусть
напишет и представит 2-ю, тогда решим. Мы вынуждены печатать
как законченную вещь".
А она не закончена, все сюжетные нити повисли!.. Ничего
не поделаешь, таковы условия.
Итак, раскололись мнения "низовых" и "верховых", надо ли
мою повесть печатать, и камнем последним должно было лечь
мнение Твардовского.
Каким же он бывал разным! - в разные дни, а то - в часы
одного и того же дня. Выступил он - как художник, делал
замечания и предложения, далёкие от редакционных целей, а
для кандидата ЦК и совсем невозможные:
- Искусство на свете существует не как орудие классовой
борьбы. Как только оно знает, что оно орудие, оно уже не
стреляет. Мы свободны в суждениях об этой вещи: мы же как на
том свете, не рассуждаем - пойдёт или не пойдёт... Мы вас
читаем не редакторским, а читательским глазом. Это
счастливое состояние редакторской души: хочется успеть
прочитать... Современность вещи в том, что разбуженное
народное сознание предъявляет нравственный счёт.

Страницы: (394) :  <<  ... 93949596979899100101102103104105106107108 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
- Да, да. Я знаю, вы считаете мистера Порчерлестера легкомысленным. Так
вам нравится эта Серенада?
- Гм!.. Собственно говоря... А вам она нравится?
- Я ее обожаю. Я очарована ею. Я только ею живу последние три дня.
- Должен признаться, я всегда находил ее необычайно красивой. Надеюсь,
я буду иметь удовольствие услышать ее в вашем исполнении по окончании
нашего маленького спектакля.
- В моем исполнении! О, я не осмелюсь! А вот и мистер Порчерлестер.
Сейчас я возьму с него слово, что он споет ее нам.
- Грин, - посмеиваясь, сказал Порчерлестер, - мне не хотелось бы
напрасно тревожить вас, но человек, который должен играть на волшебном
роге, не явился.
- Боже мой! - воскликнул я. - Ведь я приказал ему быть ровно в половине
восьмого. Если он не придет, пьеса погибла.
Поспешно извинившись перед Линдой, я торопливо спустился в холл.
Корнет-а-пистон лежал там на столе. Значит, Порчерлестер прибег к
бесчестному обману, чтобы избавиться от меня. Я уже хотел вернуться и
потребовать объяснений, но тут мне в голову пришла мысль, что корнетист
мог оставить здесь свой инструмент после утренней репетиции, а сейчас и в
самом деле не пришел. Однако слуга, которого я позвал, доложил мне, что
солдат с военной точностью явился ровно в половине восьмого. Согласно
моему приказанию, его провели в смежный с холлом зал, где был накрыт ужин,
и дали ему стакан вина и сандвич. Значит, Порчерлестер обманул меня. Слуга
вернулся к своим обязанностям, оставив меня в холле наедине с моим гневом,
и тут, сам не знаю почему, я принялся разглядывать блестящий медный
инструмент, лежащий на столе. Среди неодушевленных предметов, которые
окружали меня, корнет как-то особенно выделялся своей молчаливостью и
неподвижностью, как будто, затаив грозный звук, он намеренно поджидал
случая выпустить его на волю. Я подкрался к столу и осторожно дотронулся
указательным пальцем до одного из клапанов. Потом осмелел и нажал на него.
Клапан щелкнул. Из зала донесся какой-то шорох, и я с виноватым видом
отскочил от корнета...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Серенада»