Бодался теленок с дубом

Напрашивался протест
общественный.
Когда-то, когда я смотрел на союз писателей издали, мне
весь он представлялся глумливым торжищем в литературном
храме, достойным только вервяного бича. Но - бесшумно растёт
живая трава, огибая наваленные стальные балки, и если её не
вытаптывать - даже балки эти закроет. Здоровые и вполне
незагрязнённые стебли неслышно прорастали это гнилое больное
тело. После хрущёвских разоблачений стал особенно быстр их
рост. Когда я попал в СП, я с удивлением и радостью
обнаружил здесь много живых свободолюбивых людей - искони
таких, или не успевших испортиться, или сбрасывающих
скверну. (Лишний пример того, что никогда не надо сметь
судить огулом.)
Сейчас я легко мог бы найти сто и двести честных
писателей и отправить им письма. Но они, как правило, не
занимали в СП никаких ведущих постов. Выделив их не по
признаку служебному, а душевному, я поставил бы их под удар
и нисколько не способствовал бы своей цели: гласности
сопротивления. Посылать же протесты многолюдным и бездарным
всесоюзному и всероссийскому правлениям СП было удручающе-
бесплодно. Но маячил в декабре 1966 г. писательский съезд,
недавно отложенный с июня - первый съезд при моём состоянии
с СП и, может быть, последний. Вот это был случай! В момент
съезда старое руководство уже бесправно, новое ещё не
выбрано, и я волен различить достойных делегатов по
собственному пониманию. Да чем не ленинская тактика -
апеллировать к съезду? Это ж он и учил так: ловить момент,
пока уже не... и ещё не...
Но не скоро будет съездовский декабрь, а подбивало меня
как-то протестовать против того, что делают с моими вещами.
И я решил пока обратиться - ещё раз и последний раз - в ЦК.
Я не член партии, но в это полубожественное учреждение
всякий трудящийся волен обращаться с мольбою. Мне
передавали, что там даже ждут моего письма, конечно
искреннего, то есть раскаянного, умоляющего дать мне случай
охаять всего себя прежнего и доказать, что я - "вполне
советский человек".
Сперва я хотел писать письмо в довольно дерзком тоне:
что они сами уже не повторят того, что говорили до XX
съезда, устыдятся и отрекутся. Э. Генри убедил меня этого не
делать: кроме накала отношений такое письмо практически
ничего не давало - ни выигрыша времени, ни сосуществования.
Я переделал, и упрёк отнесся к литераторам, а не к
руководителям партии. В остальном я постарался объясниться
делово, но выражаться при этом с независимостью. Вероятно,
это не совсем мне удалось: ещё традиции такого тона нет в
нашей стране, нелегко её создать.
Письмо на имя Брежнева было отослано в конце июля 66 г.
Никакого ответа или отзыва не последовало никогда. Не
прекратилась и закрытая читка моих вещей, не ослабела и
травля по партийно-инструкторской линии, может призамялась
на время.

Страницы: (394) :  <<  ... 979899100101102103104105106107108109110111112 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
- Сколько? - вдруг заинтересовался Григорий Борисович.
- Очень много. Думаю, больше ста.
И затем:
- Вы под кроватью не смотрели?
- Я посмотрю, - сказал Григорий Борисович.
Писатель отодвинул кровать. Заглянул в кладовку. Порылся в ящиках
стола.
- Я завтра приду, - сказал Ариэль.
С этого дня началась ежедневная пытка. Рано утром к нему заходил
Ариэль:
- Я только хотел спросить насчет машины.
- Как сквозь землю провалилась, - жаловался писатель.
- Ничего, я вечером зайду.
В конце недели Григорий Борисович принял решение. Дневным автобусом
поехал в Монтиселло. Зашел в игрушечный магазин Плейленд. Выбрал машину за
сорок шесть долларов. Вернулся. Разыскал Ариэля и вручил ему большую,
довольно тяжелую коробку.
- Играй, - сказал он.
Мальчик смутился.
- Зачем? - говорил он, срывая пластиковую ленту. - Не беспокойтесь. Она
найдется...
А потом:
- К тому же это, в общем, другая машина. Капот не открывается.
- Капот? - переспросил Григорий Борисович. - А я и не заметил. Колеса,
думаю, на месте... Дверцы, руль...
- Это не та машина, - весело сказал Ариэль.
И положил ее в коробку. Поролоновые крепления вставил. Ленту приклеил
на старое место.
- Может, сойдет? - упавшим голосом выговорил писатель.
- Вы не беспокойтесь. Подумаешь, машина. У меня их штук двадцать пять.
Правда, у той был капот. И фары.
- У этой тоже фары.
- У той были никелированные... Она найдется. Вы на кухне смотрели?
- Смотрел.
- А за плитой?
- За плитой еще не смотрел.
- Может, она там?
Григорий Борисович вынул из стола рейсшину. Долго водил ею за газовой
плитой. Выкатил оттуда россыпь дряни, напоминавшей экскременты.
- Не густо, - сказал писатель.
- Найдется, - в который раз повторил Ариэль...
Короче, лето превратилось в ад. Ариэль появлялся, как тень отца в
"Гамлете". Ужасом веяло на писателя от его слов:
- Не беспокойтесь. Она найдется...

Довлатов Сергей Донатович   
«Игрушка»