Бодался теленок с дубом

Надо было разослать во все национальные
республики и по возможности не самым крупным негодяям
(ставка на помощь национальных окраин у меня, впрочем,
сорвалась - не нашлось там рук и голосов); всем подлинным
писателям; всем общественно-значительным членам Союза. И
наконец, чтобы список этот не выглядел как донос -
припудрить самими же боссами и стукачами.]
[** А ведь рассчитано было, бросалось по разным районам
Москвы, по разным ящикам, не больше двух писем вместе.
Несколько человек помогали мне.]

Но по Москве разошлось моё письмо с быстротой огня. И на
Западе было напечатано удивительно вовремя - 31 мая в
"Монд", тотчас после закрытия съезда, когда ещё не увяла
память об этом позорище. И дальше по Западу расколоколило
оно во всю силу, опять превосходя мои ожидания (не то, что
безудачное интервью японцам. А потому что всякое интервью
немногого стоит, как понял я теперь. Письмо же Съезду было
событием нашей внутренней жизни). Даже та сторона письма,
где оспаривался западный опыт, кое-где была понята, а уж
наша сторона была подчёркнута и подхвачена. И целую декаду -
первую декаду июня, чередуя с накалёнными передачами о
шестидневной арабо-израильской войне - несколько мировых
радиостанций цитировали, излагали, читали слово в слово и
комментировали (иногда очень близоруко) моё письмо.
А боссы - молчали гробово.
И так у меня сложилось ощущение неожиданной и даже
разгромной победы!
И тут мне передали, что Твардовский срочно хочет меня
видеть. Это было 8 июня, на Киевском вокзале, за несколько
минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми
сумками в двух руках, шестью десятками дешёвых яиц - а по
телефону давно неслышанный знакомый голос доброжелательно и
многозначительно рокотал, что - очень важно, что немедленно,
всё бросив, я должен ехать в редакцию. Досадно мне было и
перестраиваться, электричку упускать, тащить продукты в
редакцию (нашу земную жизнь - как им понять, кому всё на
подносиках?), но быстрее и выше того я смекнул: зачем бы
нужно было ему меня искать? только для какого-нибудь
покаяния, в пользу "Нового мира", - но это впусте было и
обсуждать. Если же, лето упустя, кинулись по насту за
грибами, если решили меня печатать после стольких лет - так
подождут ещё до понедельника, именно те дни подождут, пока
(расписание уже объявлено) будет Би-Би-Си трижды читать моё
письмо на голову боссам. Крепче будет желание!
И я ответил А. Т., что - совершенно невозможно, приеду
12-го. Он очень расстроился, голос его упал. Потом, говорят,
ходил по редакции обиженный и разбитый. Это - всегда в нём
так, если возгорелось - то вынь да положь, погодить ему
нельзя. А. Т. покоряется, когда помеха от начальства, но не
может смириться, если помеха от подчиненных.

Страницы: (394) :  <<  ... 113114115116117118119120121122123124125126127128 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Околь бурыги, посыпаясь белой пылью, валялся черно-рыжий пестун.
По спине пробежала радостью волнующая дрожь, коленки опустились и задели за валежник.
Медведь, косолапо повернувшись на левую лопатку, глухо рыкнул и, взрыв копну снега, пустился бежать.
"Упустил", - мелькнуло в одурманенной голове, и, кидая бивший в щеки чапыжник, он помчался ему наперескок.
Клубоватой дерюгой на снегу застыли серые следы. Медведь, как бы догадавшись, повернул в левую сторону.
На левой стороне по еланке вспорхнули куропатки, он тряхнул головой и шарахнулся назад, но грянул выстрел, и Филипп, споткнувшись, упал на кочку.
"Упустил-таки", - заколола его проснувшаяся мысль.
С окровавленной головой медведь упал ничком и опять быстро поднялся.
Грянули один за другим еще два выстрела, и тяжелая туша, выпятив язык, задрыгала ногами.
Из кустов, в коротком шубейном пиджаке, с откинутой на затылок папахой, вынырнул высокого роста незнакомец.
Филипп поднял скочившую шапку и робко отодвинул кусты.
Незнакомец удивленно окинул его глазами и застыл в ожидающем молчанье.
Филипп откинул бараний ворот.
- Откулева?
- С Чухлинки.
- Далеконько забрел.
- Да.
Над носом медведя сверкнул нож, и Филипп, склонившись на ружье, с жалостью моргал суженными глазами.
- Я ведь гнал-то.
- Ты?
- Я...
Тяжелый вздох сдул с ворота налет паутинок. Под захряслыми валенками зажевал снег.
- Коли гнал, поделимся.
Филипп молчал и с грустной улыбкой нахлобучивал шапку.
- Скидывай кожух-то?
- Я хотел тебе сказать - не замай.
- А что?
- Тут недалече моя сторожка. Я волков только тудылича бил.
Незнакомец весело закачал головою.
- Так ты, значит, беги за салазками.
- Сейчас сбегаю.
Филипп запахнул кожух и, взяв наперевес ружье, обернулся на коченелого пестуна.
- А как тебя зовут-то?
- Карев, - тихо ответил, запихивая за пояс нож.

Филипп вошел в хату, и в лицо ему пахнуло теплом. Он снял голицы и скинул ружье.
Под иконами ворочался Ваньчок и, охая, опускал под стол голову.
- Блюешь?..
- Брр...

Есенин Сергей Александрович   
«ЯР»