Бодался теленок с дубом

И лишь просил:

Не стойте только над душой,
Над ухом не дышите!

Ещё так сказал добродушно:

- Я тоже разрешаю себе высказываться против советской
власти, но только в самом узком кругу. - (Надо понимать, что
у Твардовского значит - "против советской власти" с
добродушной усмешкой. Это - не в газетном резком смысле, это
- не касаясь основ и партийного замысла, а лишь: не со всем
кряду соглашаться, иметь же свою точку, чёрт подери!) - А
например за границу поеду - там выкуси, там всё наоборот.
Уж это - как водится, уж как воспитано.
Прошло ещё полтора месяца - всё было так же, ни гласа,
ни воздыхания. Да собственно, я не ждал ничего и не нужно
мне было ничего - я-то стоял на скале! Но беспокойство, не
упускаю ли ещё какую-то возможность, навело меня предложить
Твардовскому заключить на "Раковый" теперь договор: ведь мы,
как будто, вновь сосватались. А в том болотном неустойчивом
равновесии, где не говорят "да", и не говорят "нет", где все
уклоняются от решения - один-то маленький толчок, может,
всего и нужен? Вот и сделаем его. И пусть хоть на договор
кто-нибудь наложит запрет! А не будет - можно и рукопись
толкать. Надо же пробовать!
Этот планчик застал Твардовского врасплох: и неожиданно
ему было, чтобы я о договоре первый завёл, и толкал же я его
на мятеж, не иначе - самому преступить волю начальства. И
мне кажется так: внутренне в нём сразу сработало, что он -
не может, не смеет, на это не пойдёт. Но если жёсткие люди
своё промелькнувшее ощущение тут же перекладывают в слова,
люди с мягкотою не решаются так круто отказать. И он в
основном обещал, но ещё надо уточнить, и десятидневными
уточнениями, двумя моими ненужными заездами в редакцию, а
его неприездом (к нему на дачу газ проводили) и с дачи
телефонным звонком уяснилось: "Я всё равно не могу заключить
с вами договора на "Корпус", пока не получу на то
разрешения".
С какой это поры даже на договор редакция нуждается в
разрешении? Впал Твардовский в малодушие опять. В этих
опаданиях и приподыманиях, между его биографией и душой, в
этих затемнениях и просветлениях - его истерзанная жизнь. Он
- и не с теми, кто всего боится, и не с теми, кто идёт
напролом. Тяжелее всех ему.
Для меня же отказ его имел уже характер освобождающий:
потому что к этому дню у меня зародился новый план - толчка
большого, а не малого, и договор только связывал бы меня.
До меня доходили слухи (потом оказались ложными), будто
в Италии уже готовится издание "Ракового корпуса". А у нас
медлили! И я придумал предупредительный шаг, отметку: вот я
вам сказал, впредь отвечать будете вы! Приходило же время
разорвать их судебную хватку с литературной шеи. Разве при
нашей цензуре, разве при нашем бесправии, разве при отказе
государства от международного авторского права, - за книги,
вышедшие на Западе, должны отвечать не наши боссы? Почему
- авторы?.

Страницы: (394) :  <<  ... 122123124125126127128129130131132133134135136137 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Очень хорошо, что Настя постарше брата на два года, а то бы он
непременно зазнался и в дружбе у них не было бы, как теперь, прекрасного
равенства. Бывает, и теперь Митраша вспомнит, как отец наставлял его мать, и
вздумает, подражая отцу, тоже учить свою сестру Настю. Но сестренка мало
слушается, стоит и улыбается... Тогда "Мужичок в мешочке" начинает злиться и
хорохориться и всегда говорит, задрав нос:
- Вот еще!
- Да чего ты хорохоришься? - возражает сестра.
- Вот еще! - сердится брат. - Ты, Настя, сама хорохоришься.
- Нет, это ты!
- Вот еще!
Так, помучив строптивого брата, Настя оглаживает его по затылку. И как
только маленькая ручка сестры коснется широкого затылка брата, отцовский
задор покидает хозяина.
- Давай-ка вместе полоть, - скажет сестра.
И брат тоже начинает полоть огурцы, или свеклу мотыжить, или картошку
полоть.


II

Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растет в болотах
летом, а собирают ее поздней осенью. Но не все знают, что самая-самая
хорошая клюква, сладкая, как у нас говорят, бывает, когда она перележит зиму
под снегом.
Этой весной снег в густых ельниках еще держался и в конце апреля, но в
болотах всегда бывает много теплее: там в это время снега уже не было вовсе.
Узнав об этом от людей, Митраша и Настя стали собираться за клюквой. Еще до
свету Настя задала корм всем своим животным. Митраша взял отцовское
двуствольное ружье "тулку", манки на рябчиков и не забыл тоже и компас.
Никогда, бывало, отец его, направляясь в лес, не забудет этого компаса. Не
раз Митраша спрашивал отца:
- Всю жизнь ты ходишь по лесу, и тебе лес известен весь, как ладонь.
Зачем же тебе еще нужна эта стрелка?
- Видишь, Дмитрий Павлович, - отвечал отец, - в лесу эта стрелка тебе
добрей матери: бывает, небо закроется тучами и по солнцу в лесу ты
определиться не можешь, пойдешь наугад - ошибешься, заблудишься,
заголодаешь. Вот тогда взгляни только на стрелку - и она укажет тебе, где
твой дом...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Кладовая солнца»