Бодался теленок с дубом

Взяла
домой, прочла вечером. Поразилась. Проверила впечатление у
подруги - Калерии Озеровой, редактора критического отдела.
Сошлось. Хорошо зная обстановку "Нового мира", А. С.
определила, что любой из членов редакционной коллегии, в
ладу со своим пониманием благополучия журнала, непременно
эту рукопись перехватит, зажмёт, заглотнёт, не даст ей дойти
до Твардовского. Значит, надо было исхитриться перебросить
рукопись через всех них, перешвырнуть через топь
осторожности и трусости - и в первые руки угодить
Твардовскому. Но! - не отвратился бы он от рукописи из-за её
убогого слеплённого сжатого вида. Попросила А. С.
перепечатать за счёт редакции. Ушло на это время. Ещё ушло
на ожидание, пока Твардовский вернётся из очередного
приступа своего запоя (несчастных запоев, а может быть и
спасительных, как я понял постепенно). Но главная трудность
была - как заманеврировать членов редакции и прорваться к
Твардовскому, который редко её принимал и несправедливо не
любил (то ли не оценивал её художественного вкуса,
трудолюбия и отдачи всей себя интересам журнала, то ли
ревновал к авторам, которые все с ней дружили и постоянно
толклись в отделе прозы). Хорошо, однако, зная суть и
слабости всех своих начальников, она у первого из них, зав.
отделом прозы Е. Герасимова, спросила: "Есть вещь о лагерях.
Будешь читать?" И благополучный Герасимов, сам многолистный
прозаик, отмахнулся: "Не морочь мне голову этими лагерями".
Тот же вопрос - второму заместителю Главного, А.
Кондратовичу - маленькому, как бы с ушами настороженными и
вынюхивающим носом, дёрганному и запуганному цензурой.
Ответил Кондратович, что о лагерях он всё уже знает, ничего
ему не надо. К тому ж, печатать всё равно нельзя. Тогда А.
Берзер положила рукопись перед ответственным секретарем Б.
Заксом и спросила коварно так: "Посмотрите, вам хочется это
читать?" Нельзя было спросить ловчей! Уже много лет Б. Г.
Заксу, сухому нудноватому джентльмену, ничего не хотелось от
художественной литературы, кроме того, чтоб она не испортила
ему конца жизни, зарплаты, коктебельских солнечных октябрей
и лучших зимних московских концертов. Он прочёл первый абзац
моего рассказа, положил молча и ушёл.
Теперь А. Берзер имела полное право обратиться и к
Твардовскому - ведь все отказались! Она дождалась случая,
правда, в присутствии Кондратовича, наедине не удалось, и
сказала Главному, что есть две особых рукописи, требующих
непременно его прочтения: "Софья Петровна" Лидии Чуковской и
ещё такая: "лагерь глазами мужика, очень народная вещь".
Опять-таки, в шести словах нельзя было попасть точнее в
сердце Твардовского! Он сразу сказал - эту давайте*.

Страницы: (394) :  <<  ... 78910111213141516171819202122 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Монмартр
тускл, приземлен, беспризорен, откровенно
порочен, продажен, вульгарен. Он скорее
отталкивающ, нежели привлекателен, но, как и сам
порок, заразительно отталкивающ. Он -- прибежище
населенных почти без исключения проститутками,
сутенерами, ворами и шулерами маленьких баров,
которые, даже если вы прекрасно осведомлены о их
существовании, в назначенный срок втянут вас
внутрь хищными щупальцами, чтобы сделать вас
своей очередной жертвой. На узких улочках,
протянувшихся вдоль бульвара, гнездятся отели,
самый вид которых столь зловещ, что вызывает у
вас дрожь; и тем не менее рано или поздно
наверняка придет день, когда вы проведете в одном
из них .ночь, а может и неделю, а может и месяц.
Может статься, вы так привяжетесь к этим местам,
что, однажды проснувшись, обнаружите, что вся
ваша жизнь неприметно потекла в другую сторону и
то, что казалось вам грязным, постыдным, убогим,
вдруг предстанет нежным, дорогим,
зачаровывающим. Этим тайным очарованием
Монмартр в огромной мере обязан, как я
подозреваю, процветающей на его тротуарах
неприкрытой торговле сексом. Секс (в особенности,
когда он поставлен на ком-




314




мерческие рельсы) отнюдь не
романтичен; однако он испускает острый и
ностальгический аромат, в конечном счете
несравненно более волнующий и соблазнительный,
нежели сияющая всеми рекламными огнями Веселая
Белая Дорога. Ведь было бы нелепостью отрицать то
самоочевидное обстоятельство, что сексуальная
жизнь наиболее интенсивна при неярком,
рассеянном освещении; ее естественная среда --
полумрак, а не слепящее свечение неоновых трубок.



На углу Плас Клиши нашло себе место
"Кафе Веплер", на долгое время оно-то и
сделалось излюбленным пунктом моего обитания. За
его столиками, в зале и на террасе, я просиживал
часами в любую пору суток и в любую погоду. Я знал
его наизусть, как книгу. Лица его официантов,
метрдотелей, кассиров, шлюх, завсегдатаев, даже
туалетных работников навсегда отложились в моей
памяти, как иллюстрации в книге, которую
перечитываешь каждый день...

Миллер Валентин Генри   
«Тихие дни в Клиши»