Бодался теленок с дубом

.
Очень мерзко на душе. Вот самая страшная опасность:
защем совести, измаранье своей чистой чести, - никакая
угроза, никакая физическая гибель и в сравненье идти не
могут. Хотя уверяют меня друзья, что ничего позорного в
письме нет, но с замиранием жду звонка "Литазеты" - не хочу
звонка!
Да его и нет. Лишил их Бог разума на их погибель, давно
лишил (а всё не гибнут...). В международной политике они
справляются неплохо - потому что Запад перед ними едва ли не
на коленях, потому что все прогрессисты наперебой перед ними
заискивают, - а вот во внутренней почти всегда наши выбирают
худшее для себя решение изо всех возможных. При отсутствии
свободных собеседников это не может быть иначе.
Отсылаю в "Ле Монд" заказное с обратным уведомлением.
(Всё - кобелю под хвост, не отошлют.) А в "униту"? Говорят,
Витторио Страда в Москве, на днях уезжает, коммунистический
литературный критик, - вот его и попросим.
Но, по лагерной терминологии, Витторио Страда - небитый
фрей, глупей бы не мог он выдумать: клочок письма не в
карман положил, а - в чемодан, с пачками тяжёлого Самиздата.
А на него, видно, стукнули, что многое везёт - и осмелились
проверить, да! - где гордость "свободных независимых"
коммунистов? - протряхнули и ободрали как последнего
буржуазного туриста. И что же в Италии? Написал в свою
"Ринашиту"? Пожаловался в свой ЦК? Их ЦК опротестовал перед
нашим? Да ничего подобного, смолчали, тут их независимость и
кончается: ведь придут ко власти - сами будут делать так же.
А в Рождестве - нежная зелень, первые соловьи, перед
утрами туман от Истьи. От рассвета до темени правится и
печатается "Архипелаг", я еле управляюсь подавать листы, а
тут ещё машинка каждый день портится, то сам её паяю, то
вожу на починку. Самый страшный момент: с нами -
единственный подлинник, с нами - все отпечатки "Архипелага".
Нагрянь сейчас ГБ - и слитный стон, предсмертный шёпот
миллионов, все невысказанные завещания погибших - всё в их
руках, этого мне уже не восстановить, голова не сработает
больше. Столько десятилетий им везло, каждый раз перед ними
уходила вода из Сиваша - неужели попустит Бог и теперь?
неужели совсем невозможна справедливость на русской земле?
Но - щебечут, заливаются разноголосые птички, квакают
лягушки, всё крупнее листы на деревьях, всё гуще тень, - а
людей нет, дачные соседи ещё не приехали, никакие шпионы не
бродят, - да не знают они, да не видят нас, прохлопают!
Правда, слух дошёл, что ободрали В. Страду на таможне.
Провал на границе - как будто страшная вещь для советского
человека, - но я так обнаглел, что уже и не пугаюсь: я
начинаю ощущать свою силу и взятую высоту. Да и письмишко
невинное, да и в коммунистическую газету - чёрт с ним.

Страницы: (394) :  <<  ... 144145146147148149150151152153154155156157158159 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Нехлеба от всего этого приходил в отчаянье, но особенно его угнетало то, что весь его род такой невезучий. Однажды дедушка его отправился бродить по свету...
     -- Оставьте меня в покое, Швейк, с вашими россказнями!
     -- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, все, что я сейчас говорю,-- сущая правда. Отправился, значит, его дед бродить по белу свету...
     -- Швейк,-- разозлился поручик,-- еще раз приказываю вам прекратить болтовню. Я ничего не хочу от вас слышать. Как только приедем в Будейовицы, я найду на вас управу. Посажу под арест. Вы знаете это?
     -- Никак нет, господин поручик, не знаю,-- мягко ответствовал Швейк.-- Вы об этом даже не заикались.
     Поручик невольно заскрежетал зубами, вздохнул, вынул из кармана шинели "Богемию" и принялся читать сообщения о колоссальных победах германской подводной лодки "Е" и ее действиях на Средиземном море. Когда он дошел до сообщения о новом германском изобретении -- разрушении городов при помощи специальных бомб, которые сбрасываются с аэропланов и взрываются три раза подряд, его чтение прервал Швейк, заговоривший с лысым господином:
     -- Простите, сударь, не изволите ли вы быть господином Пуркрабеком, агентом из банка "Славия"?
     Не получив ответа, Швейк обратился к поручику:
     -- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, я однажды читал в газетах, что у нормального человека должно быть в среднем от шестидесяти до семидесяти тысяч волос и что у брюнетов обыкновенно волосы бывают более редкими, есть много тому примеров... А один фельдшер,-- продолжал он неумолимо,-- говорил в кафе "Шпирков", что волосы выпадают из-за сильного душевного потрясения в первые шесть недель после рождения...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Похождения бравого солдата Швейка. Часть 2»