Бодался теленок с дубом

Говорил так: "Уж до такой степени у вас деревня с
непарадной стороны - ну, хоть бы один заходик с парадной...
Все вокруг - дегенераты, вурдалаки, - а ведь из каких-то же
деревень и генералы выходят, и директора заводов, и потом
сюда в отпуск приезжают". Но тут же сам себя поворачивал:
"Нет, я не говорю вам, чтоб вы сделали Киру комсомолкой".
То находил он "слишком христианским" отношение
повествователя к жизни. То как на приколе ходил вокруг
мысли, что стало у нас добро - имуществом, и Толстой
выступал ему напомин: "дети, старик добро вам говорил!" И
хвалил мой рассказ за сходство с моральной прозой Толстого.
И упрекал, что он "художественно пожиже", чем "Иван
Денисович". (Ведь если художественно пожиже, так вот почему
и можно не печатать...) Но тут же опять хвалил то за
народные слова, то за сельские наблюдения.
Дошёл до того, что хвалил "реализм без прилагательных",
и признавался, что ему приходится критический нисколько не
хуже социалистического.
И потом ещё много было о материально-технической базе -
о той, которая и в Америке, и в Швеции выше, и мы за 20 лет
её не достигнем, но уже сейчас "с отвращением от неё
отталкиваемся". И тут же вспоминал, как Сталин, возражая
Троцкому, обещал построить социализм "не за счёт ограбления
деревни". И вдруг остановился, как застигнутый снопом света,
и, изумлёнными глазами обведя нас, спросил: "А за счёт же
чего он построен?" Но мы не протянули ему соломинки, мы
молчали, и снова он брёл по вязкому паркетному полу и
рассуждал о разрыве между материально-технической базой и
моралью. Однако, настаивал он, "религия имела слабое
сдерживающее влияние на дурные инстинкты". (Непонятно, что ж
их тогда сдерживало?..)
Так он вёл свой почти непрерывный монолог, то светясь
благородством, то сгибаясь под догматическим потолком; то
вздрагивая от чутья правды, опережающего и пальцы, и глаза
поэта, то как бульдозер натужно выталкивая наперёд себя
баррикадой авгиевы завалы.
А мы не возражали и не соглашались - мы молчали.
Возражал же ему - рассказ о нищей старухе Матрёне,
безмолвная рукопись, которую он обещал Дементьеву
отвергнуть. И не получив ни единого возражения вслух, но как
будто битый по всем аргументам, Александр Трифонович с
раскаянным стоном выложил свой последний и главный:
- Ну да нельзя же сказать, чтоб Октябрьская революция
была сделана зря!
Никто из нас этого не говорил! никто не писал! Но вот
конфуз - и сейчас никто из нас не подтвердил, не улыбнулся,
ни даже кивнул. Мы неприлично молчали.

Страницы: (394) :  <<  ... 15161718192021222324252627282930 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Он сидел или, лучше
сказать, полулежал на медвежьей шкуре, небрежно опираясь рукою на руль, а
рулевой, который по прихоти своего начальника остался без дела, сидел на
носу. Само собой разумеется, как только шлюпку заметили в толпе, взоры всех
любопытных, бродивших по берегу, устремились на нее в надежде, что
теперь-то наконец откроется тайна удивительного фрегата.
Двинутая вперед последним усилием дюжих гребцов, шлюпка врезалась в
песок в восьми или девяти футах от берега, так как мелководье не позволило
ей подойти ближе. Два матроса тотчас встали, положили весла и прыгнули в
воду, доходившую здесь до колена. Молодой офицер медленно поднялся, подошел
к носу, матросы подхватили его на руки и бережно понесли к берегу, чтобы ни
одна капля соленой воды не запятнала красивого мундира моряка-щеголя. Сойдя
на берег, он приказал шлюпке обогнуть мыс, выдававшийся здесь еще на триста
или четыреста шагов, и ждать себя по ту сторону батареи. Затем остановился
на минуту, поправил прическу, немного растрепавшуюся, после чего, напевая
французскую песенку, пошел прямо к воротам крепости и скрылся за ними,
слегка кивнув часовому, который отдал ему честь.
Кажется, в портовом городе отнюдь не диковинка, что морской офицер
сошел с корабля на берег и пошел в крепость; между тем во всей толпе,
собравшейся на молу, не было, кажется, ни одного человека, который бы не
подумал, что это происшествие имеет какую-то связь с таинственным фрегатом.
Поэтому, когда лейтенант сошел на берег, у ворот собрался такой тесный круг
зрителей, что молодой человек, очевидно, подумал: уж не очистить ли себе
путь хлыстиком, однако, махнув им раза два или три так, что хлыстик
взвизгнул, он внезапно остановился. Заметив графа Эммануила, блестящий
мундир и благородные манеры которого выделялись на фоне бедной одежды
простых бретонцев, он пошел к нему навстречу в ту самую минуту, как тот
сделал несколько шагов, чтобы приблизиться к лейтенанту...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Капитан Поль»