Бодался теленок с дубом

Пока - отодвинуть и работать, работать.
Зато потом - вплотную неизбежно, безо всякой лазейки. И
радость: неизбежно? - тем проще!
Пока - печатать уже готовый "Август". Новизна шага:
открыто, в западном издании, от собственного имени, безо
всяких хитрых уклонов, что кто-то использовал мою рукопись,
распространил без ведома, а остановить де руки мои коротки.
Всё-таки - новый угол радостного распрямления, всё-таки -
движение в ту же сторону. Что-то скажется прямо и о Боге,
залузганном семячками атеистов. И для будущих публикаций
небезразлично, как будет принят на Западе "Август".
Без вынутой ленинской главы не было в "Августе" почти
ничего, что разумно препятствовало бы нашим вождям
напечатать его на родине. Но слишком ненавистен, опасен и
подозрителен (не без оснований) был я, чтобы решиться
утверждать меня тут печатанием. Я это понимал и не дал себе
труда послать рукопись "Августа" советскому издательству (да
это было бы и уступкой по сравнению с "сусловским" письмом:
сперва пусть "Раковый" печатают). "Нового мира" не было
теперь, и я свободен был от частных обязательств. В марте я
уже отправил рукопись в Париж, обещали за три месяца
набрать. Тут Ростропович, в духе своих блестящих шахматных
ходов, предложил всё-таки послать и в советское издательство
- изобличить их нежелание. "Да я даже экземпляра им не дам
трепать! Одна закладка сделана, для Самиздата!" -- "А ты и
не давай. Ты пошли им бумажку - извести, что кончил роман,
пусть сами у тебя просят!" Это мне понравилось. Не одну, а
семь бумажек отпечатал, в семь издательств, в разных
вариантах: ставлю вас в известность, что окончил роман на
такую-то тему, такой-то объём. Разослал. Игра, всё-таки, с
риском: а вдруг запросят? придётся дать рукопись, и тогда
остановить набор в Париже? Печатать всё равно не будут, а
год вполне могут у меня вырвать. Но так уже тупо заклинило у
нас, что и этого хода они не использовали: ни одно
издательство и ухом не повело, не отозвалось. Впрочем,
рукопись они раздобыли иначе и дали в ФРГ Ланген-Мюллеру
готовить пиратское издание ещё раньше, чем вышел оригинал в
Париже. Откуда ж они взяли текст? Ведь я не давал в
Самиздат. Думаю: в квартире, где считывали отпечатки вслух
записали на магнитофон, ведь везде подслушивание.
Быть может, произошла утечка у кого-то из моих "перво-
читателей" (зимой 70-71 года человек 80 их читало. По
новизне дела, исторический роман, я просил их заполнить
некую авторскую анкету, помочь мне разобраться). А не совсем
исключено, что перефотографировали тот экземпляр, который с
февраля по май был у Твардовского и давался на вынос
нескольким читателям, неизвестным мне.
Твардовский-то! - так ждал эту вещь, для своего журнала
когда-то.

Страницы: (394) :  <<  ... 215216217218219220221222223224225226227228229230 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И чего, чего только ни бывало во время этого
звериного сна, когда спишь и в то же время все знаешь, что
вокруг тебя делается. Но никогда я не заботился, чтобы собирать
материалы для повести, никогда бы у меня из такого путешествия
не вышло ничего хорошего, потому что оно бы не было тогда
свободным, и большое великое должно бы подчиниться малому
личному. Я заботился только о добросовестном изучении местной
жизни, слушал все со вниманием и заносил иногда на лоскутке
бумаги (часто на папиросной) интересные мне слова.
Трудно так путешествовать, но что же делать, попробуйте
соединиться с ихтиологической экспедицией на Мурман, и вы
узнаете жизнь трески, но поработайте с поморами на их
первобытной шняке в океане по улову этой самой трески, и вы
узнаете жизнь всего края через жизнь трудового человека.

Лицо края.

Если бы жизнь пришлось повторять, я непременно бы сделался
краеведом, но не таким, какие они есть -- ученые специалисты,
или энциклопедисты, а таким, чтобы видел лицо края. Многие
думают, и этот предрассудок широко распространен, что если
изучить край во всех отношениях, и эти знания сложить, то и
получится полное представление о том или другом уголке земного
шара. Но я думаю, что сложить эти разные знания и получить из
них лицо края так же невозможно, как сварить в колбе из
составных элементов живого человека. Сколько вы ни изучайте
край и сколько вы ни складывайте полученные знания, и все-таки
непременно останутся места, наполнить жизнью которые может
только простак, сам обитатель этого края. Вот мне и кажется,
что настоящий краевед должен исходить не от своего знания,
например, какой-нибудь ихтиологии, а от жизни самого простака
(я не люблю слово обыватель)...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Путешествие»