Бодался теленок с дубом

А. Т. всё рассеянней слушал, совсем уже не
отзывался. Был - в себе. Или уже т_а_м одной ногой.
А потом опять мы отвели его в кресло к окну - так чтобы
видел он двор, где три года назад, чистя снег, складывал
своё письмо к Федину; и прочищенную не им дорожку к калитке,
по которой мы с Ростроповичем сейчас уйдём.
Ах, Александр Трифонович! Помните, как обсуждали
"Матрёнин двор"? - если бы октябрьская революция не
произошла, страшно подумать, кем бы вы были?..
Так вот и были бы: народным поэтом, покрупней Кольцова и
Никитина. Писали бы свободно, как дышится, не отсиживали бы
четыреста гнусных совещаний, не нуждались бы спасаться
водкой, не заболели бы раком от неправедного гонения.
...А когда через три месяца, в конце мая, я ещё раз
приехал к нему, - Трифоныч, к моему удивлению, оказался
значительно лучше. Он сидел в том же холле, в том же кресле,
так же повёрнутый лицом к дорожке, по которой приходили из
мира и уходили в мир, а он сам не мог добрести и до калитки.
Но свободной была его левая нога, и левая рука (всё время
бравшая и поджигавшая сигареты), свободнее мимика лица,
почти прежняя, и, главное, речь свободнее, так что он
осмысленно мог мне сказать о книге (прочёл! понял!):
"Замечательно", и ещё добавил движением головы, глаз,
мычанием.
Стояло в холле предвечернее весёлое освещение, щебетали
птицы из сада, Трифоныч был намного ближе к прежнему виду,
рассказываемое всё понимал и можно было вообразить, что он
выздоравливает... Однако, левой рукой не писал и связных
фраз более не выговаривал.
Увы, и в этот последний раз я должен был скрытничать
перед ним, как часто прежде, и не мог открыться, что через
две недели книга выйдет в Париже...
Тем более не мог ему открыть, не мог высказать при
домашних, чем ещё я очень занят был в ту весну (в перерыве
между Узлами, в перерывах главной работы всегда проекты
брызжут, обсуждался уже со многими самиздатский "журнал
общественных запросов и литературы" - с открытыми именами
авторов. Уже и "редакционный портфель" кое-что содержал).
В ту весну внешне только и было одно событие со мной:
выход "Августа", открыто от моего имени. (При этом я
предполагал опубликовать своё письмо Суслову, объясняя, что
им - было предложено, это они отвергли все мирные пути. Но
потом раздумал: сам по себе выход книги сильнее всякого
письма, нападут - опубликую. Не напали.)
На самом же деле, как бывает при затишьи военных
действий, шла непрерывная подземная, подкопная, минная
война. Она полна была труда, забот, высших волнений -
пройдёт или нет? срыв или удача? - а снаружи совершенно не
видна, снаружи - бездействие, дремота, загородное
одиночество.

Страницы: (394) :  <<  ... 218219220221222223224225226227228229230231232233 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
А царские все кладовые полны.

Но эти сокровищницы, кладовые
Восток изумленный узрел бы впервые:
И Шахразаде в мечтах не создать
Подобную роскошь и благодать.

Есть зал, что зовется "Индры оплот",
Там боги изваяны, целый кивот,
Стоят на столбах золотого чекана,
Унизанных лалами без изъяна.

Вы только подумайте -- тридцать тысяч
Этих фигур устрашающих высечь,--
Полулюдей, получудищ суровых,
Тысячеруких и стоголовых...

В "Пурпурном зале" алеет мглисто
Деревьев коралловых -- тысяча триста.
Шумит, как пальмовый навес,
Сплетая ветви, багряный лес.

Легчайший ветер, ничуть не пыля,
Гуляет над полом из хрусталя.
Фазаны, птичий знатнейший род,
Торжественно движутся взад и вперед.

Махавасантов любимый макак --
Весь в шелковых лентах, разряжен,--да как!
На шейной ленточке -- ключик сусальный
От Высочайшей Опочивальни.

Рубины рассыпаны там, как горох.
Лежит и топаз, он собою не плох,
Алмазы -- размером с хорошую грушу.
Так тешит раджа свою вольную душу.

Владыка, откушав обильный свой ужин,
Возлег на мешок, где сотни жемчужин.
И с ним обезьяна, приближенный раб,
До поздней зари задают они храп.

Но самое дивное из сокровищ,
Едва ль не важнее богов-чудовищ,
Дружок закадычный, в кого он влюблен, -
Это -- прекрасный белый слон.

Раджа построил чудесный дворец,
Чтоб жил в нем этот дивный жилец,
И держат свод золотой, высочайший
Колонны с лотосовой чашей.

И триста стражей высоких, здоровых
Дежурство несут у покоев слоновых.
И ловит, обратившись в слух,
Его желанья негр-евнух.

Слону дана золотая посуда,
И нюхает он пахучие блюда.
И вина, с добавкой индийских приправ,
Он тянет, свой царственный хобот задрав...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Романсеро»