Бодался теленок с дубом

Как! - мы и этого простейшего не понимали! В недоумении,
как всё ещё переослеплённый светом фар, Александр Трифонович
стал против нас быковато и воскликнул в тоске:
- Так ведь если б не революция - не открыт бы был
Исаковский! А кем бы был я, если б не революция!
Только эти факультативные поэтические события и
подвернулись ему на язык в ту минуту! (А Есенин, а Клюев -
с_т_а_л_и без революции!)
И завершилось "обсуждение" тем, что - нет, конечно нет,
безусловно нет, "эта вещь не может быть напечатана".
Но хотя естественно было после того вернуть рукопись
автору, Твардовский с виноватой заминкой сказал:
- А всё-таки, оставьте её пока в редакции. Почитает кое-
кто.
Все равно её обнаружив, ничего я теперь не терял, если и
оставить.
И ещё A. T. попросил меня (после сказанного многого это
совсем изумительно звучало):
- Только пожалуйста, не станьте идейно-выдержанным! Не
напишите такой вещи, которую бы редакторы и без моего
ведома, сами, решились бы запустить.
То есть, ничего из принесённого мною он не мог
напечатать - и просил впредь писать не иначе!!
Как раз это я легко ему мог обещать.
Тем более желая смягчить отказ, A. T. стал говорить о
мерах но печатанию "Ивана Денисовича" - пока ещё
фантастических. И упнулся. Он действительно сам не знал что
предпринимать? с какой стороны? когда? Сказал мне
примирительно:
- Ну, вы нас не торопите. Не спрашивайте, в каком номере
будет.
Да я и не собирался. Обошлось без Лубянки - и спасибо.
Проиграл я только то, что вообще рассекретился и теперь
должен был с тройной осторожностью прятать свои готовые вещи
и текущую работу. Я ответил:
- Это в молодости важно - скорей увидеть себя в печати.
А теперь уж у меня другое дыхание.
Так мы и расстались довольно надолго. Я не торопил
Твардовского и в тот год не находил ничего неправильного в
его медлительности. Да и с чем было эту медлительность
сравнивать, какой единицей измерять! Разве в нашей
литературе до того был подобный случай?
В пустой след упрекать легко. Когда куриное яйцо
поставлено с малой смятинкой тыльца, то все видят, что оно
может стоять. А до того оно у всех валилось. Кто из вельмож
советской литературы до Твардовского или кроме Твардовского
захотел бы и одерзел бы такую разрушительную повестушку
предложить наверх? В начале 1962 года совсем нельзя было
догадаться какими путями придумает он действовать? насколько
всё это ему удастся?
Но миновали годы, мы знаем, что Твардовский напечатал
повесть с задержкой в 11 месяцев, и теперь легко его
обвинить, что он не торопился, что он недопустимо тянул.

Страницы: (394) :  <<  ... 16171819202122232425262728293031 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Впереди ж (душа раскисла!)
Ждет меня еще гроза:
Статистические числа,
Злые Кауфмана глаза...

Мая до двадцать второго
Не "исхичу я из тьмы"
Имя третьекурсового
Почитателя Козьмы.

26 апреля 1901


СИНИЙ КРЕСТ

. . . . . . . . . . . . . .
Швейцар, поникнув головою,
Стоял у отпертых дверей,
Стучал ужасно булавою,
Просил на водку у гостей...
. . . . . . . . . . . . . .
Его жена звалась Татьяна...
Читатель! С именем таким
Конец швейцарова романа
Давно мы с Пушкиным крестим.
Он знал ее еще девицей,
Когда, невинна и чиста,
Она чулки вязала спицей
Вблизи Аничкова моста.
Но мимо! Сей швейцар ненужный
Помехой служит для певца.
Пускай в дверях, главой недужной
Склонясь, стоит он до конца...
. . . . . . . . . . . . . . .
Итак... В гостиной пышной дома
Хозяйка - старая корга -
С законом светским незнакома,
Сидела, словно кочерга...
Вокруг сидели дамы кр_у_гом,
Мой взор на первую упал.
Я не хотел бы быть супругом
Ее... Такой я не видал
На всем пути моем недальном...
Но дале... Около стола,
Склонясь к нему лицом печальным,
Она сидела...

Блок Александр Александрович   
«Шуточные стихи и сценки»