Бодался теленок с дубом

Только бы
работать, так нет, опять зашумела Нобелиана, как будто мне с
медалью и дипломом на руках будет легче выстаивать против
ГБ. Раз так - надо Узел бросать, опять оживлять и
переделывать лекцию, а напишешь - с нею выступать. А там
такого будет наговорено - может быть, и разломается моё
утлое бытие, и моё пристанище тихое бесценное у
Ростроповича, ах, как жаль бросать II-й Узел, так хорошо я
наметил: трудиться тихо до 75-го года.
Человек предполагает...
В этот раз мне как-то удалось освободить лекцию от
избытка публицистики и политики, стянуть её точнее вокруг
искусства и, может быть, приблизиться к - ещё никем не
определённому и никому не ясному - жанру нобелевской лекции
по литературе. Тем временем шла переписка с секретарём
Шведской Академии Карлом Рагнаром Гировым. [20] Шведское МИД
снова отказало предоставить посольство для церемонии, я
предложил квартиру моей жены, где сам ещё не имел права жить
[21]. Прецедента, кажется, не было, но Гиров согласился. За
эти месяцы я очень оценил его такт и глубокие душевные
движения, он всё более проявлял себя не исполнителем
почётной должности, но сердечным, решительным и смелым
человеком (была ему и в Швеции на многих нужна смелость).
Стали уточнять срок. Он не смог в феврале и марте. Такая
отложка устроила и меня: чтение лекции казалось мне взрывом,
до взрыва надо было привести в порядок дела (сколько ни
приводи, всегда они в расстройстве): хоть часть глав II Узла
довести до чтимости; рассортировать перед возможным
разгромом свои обильные материалы, накопленные для "Р-17";
съездить ещё раз в Питер и посмотреть нужные места, пейзажи,
до которых, может быть, меня уже никогда не допустят
(отдельная новелла, как я проник в... В другой раз когда-
нибудь).
Немало сил отобрало непривычное письмо Патриарху, надо
было советоваться с людьми понимающими и не дать
разгласиться. Тут ударила "Литературка" по моей родословной
и по мне, приходилось изнехотя обороняться. Ещё плохо зная
нравы западных корреспондентов, я дал ответ через
корреспондента гамбургской "Ди Вельт", а он струсил, отдал в
третьи руки, смазал, ответа не вышло, было мелко-досадно. А
отвечать (не только на это, уж много накопилось, снесенного
молча) мне казалось необходимым. И появилась естественная
мысль: несколько назревающих выступлений стянуть во времени,
так чтоб они прошли кучно, каскадом, семь бед один ответ, а
не поодиночке. Такие сгущения событий рождаются сами собой в
кризисные моменты, как было в апреле 68-го при выходе
"Ракового", но кроме того их можно сгущать и по собственному
плану, используя неповторимую особенность советских верхов:
тупоумие, медленность соображения, неспособность держать в
голове сразу две заботы.

Страницы: (394) :  <<  ... 225226227228229230231232233234235236237238239240 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сам-то я как поступал? Чуть только
спелись сердца - глядь, и тела туда же за ними, - челядь берет пример с
господ! И выходит на поверку, что месяц серебристый - всего-навсего сводник.
Жена. Ты бы поглядел, какие роскошные книжки господин майор посылает к
нам в дом. Твоя дочь-то молится по этим книгам.
Миллер (свистит). Как же, молится! Много ты понимаешь! Простую,
натуральную пищу нежный желудок его милости не переваривает. Сначала
господин майор должен отдать ее на выварку искусным поварам той адской,
чумной кухни, что зовется изящной словесностью. В печку всю эту пакость!
Девчонка наберется бог знает чего, разного невероятного вздора, кровь у нее
забурлит, как от шпанской мушки, - и прощайте тогда крупицы христианской
веры, которую отец и так уж с грехом пополам в ней поддерживал! В печку,
тебе говорят! Девчонка забивает себе голову всякой чертовщиной, уносится
мыслью в тридесятые государства и в конце концов потеряет, позабудет дорогу
в родные палестины, устыдится, что ее отец - скрипач Миллер, и отвадит
хорошего, почтенного зятя, который как раз пришелся бы мне ко двору... Ну уж
нет, накажи меня бог! (Вскакивает; в сердцах.) Скорей, пока не поздно! А
майору... да, да, майору... поворот от ворот. (Направляется к выходу.)
Жена. С ним надо быть повежливее, Миллер. Мы немало нажились на одних
только его подарочках!..
Миллер (возвращается и останавливается перед ней). Это что же, плата за
честь моей дочери?.. Убирайся ты к черту, мерзкая сводня!.. Лучше я возьму
скрипку и пойду по миру, буду играть за тарелку супу, лучше я разобью свою
виолончель и набью ее навозом, но только ни за что не притронусь к деньгам,
ради которых единственное мое дитя пожертвовало своею душою и вечным
спасением. Откажись от проклятого кофе и от нюхательного табаку, - вот тебе
и не нужно будет торговать красотой твоей дочери. Я жрал до отвала и носил
тонкие сорочки еще до того, как этот отпетый негодяй повадился ко мне в дом.
Жена...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Коварство и любовь»