Бодался теленок с дубом

Узнав
меня случайно и почти тотчас предложив мне приют
широкодушным порывом, ещё совсем не имея опыта представить,
какое тупое и долгое обрушится на него давление, даже
вырвавшись с открытым письмом после моей нобелевской премии,
и ещё с год изобретательно защищаясь от многочисленных
государственных ущемлений, - Ростропович стал уставать и
слабеть от длительной безнадёжной осады, от потери любимого
дирижёрства в Большом театре, от запрета своих лучших
московских концертов, от закрыва привычных заграничных
поездок, в которых прежде проходило у него полжизни.
Вырастал вопрос: правильно ли одному художнику хиреть, чтобы
дать расти другому? (Увы, мстительная власть и после моего
съезда с его дачи не простила ему четырёхзимнего
гостеприимства, оказанного мне.)
Подтачивался мой быт и со стороны полицейской, уже не
только министерство культуры жаждало очиститься от такого
пятна. Да все верхи раздражал я как заноза, живя в их
запретной сладостной привилегированной барвихской спецзоне.
А по советским законам выселить меня ничего не составляло:
24 часа было достаточно в такой особой правительственной
зоне. Но соединение двух имён - моего и Ростроповича,
сдерживало. А попытки делались. Наезжал капитан милиции ещё
перед нобелевской премией, я сказал "гощу". Отвязался.
В марте 71-го года как-то был у меня "лавинный день" -
редкий в году счастливый день, когда мысли накатываются
неудержимо и по разным темам и в незаказанных направлениях,
разрывают, несут тебя, и только успевай записывать хоть
неполностью, на любом черновике, разработаешь потом, а
сейчас лови. В счастливом состоянии я катался на лыжах, ещё
там дописывая в блокнотик, воротился - зовёт меня старушка
Аничкова на верхний этаж большой дачи:
- А. И., идите, пришла вас милиция выселять!
Сколько этого я ждал, и ждать уже перестал, хотя на
такой случай лежала у меня приготовленная бумага - в синем
конверте, в несгораемом шкафике. Неужели осмелились, да
перед самым своим XXIV съездом (как сутки, не знали бы
своего XXV-го!) - или не понимают, какой будет скандал!
Трое их, от капитана и выше. Постепенно выясняется, что
главный, некто Аносов - начальник паспортного отдела
московской области, немалая шишка, - умный, с юмором, есть у
них всё-таки люди, попадаются. Я в своем счастливом лёгком
состоянии так же легко, свободно влился в разговор -
победоносно-развязно, в лучшей форме, как когда-то с
таможенниками.
За бумагой мне сходить в мой флигель - три минуты и
сейчас я перед вами её положу или прочту драматически, стоя,
тем и вас понужу приподняться из кресел. Нет. Нет, сегодня
ещё не выселяют они меня: не составляют протокола, первого,
а по второму передаётся в суд.

Страницы: (394) :  <<  ... 230231232233234235236237238239240241242243244245 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И когда он
стоял, пил воду, а она занималась пирогом, пускающим на плите карамельные
пузыри, словно доисторический гейзер, она говорила: - О, мне надо зажечь
свечи в тыквах! - и мчалась в комнату зажигать свечи. Он входил туда вслед
за нею и говорил, улыбаясь: "Мне нужна трубка". "Сидр! - восклицала она,
убегая в столовую, - мне надо проверить сидр". "Я проверю", - говорил он.
Но когда он попытался последовать за ней, она закрылась в ванной.
Он стоял рядом с дверью ванной, смеялся странным и холодным смехом,
держа во рту холодную остывшую трубку, а затем, устав от всего этого,
упрямо простоял еще пять минут. Из ванной не доносилось ни звука. И плюнув
на то, что она будет наслаждаться знанием того, что он поджидает ее
снаружи, он резко повернулся и стал подниматься по лестнице наверх, весело
насвистывая.
Поднявшись на второй этаж, он стал ждать. Наконец он услышал, как
щелкнула задвижка на двери и жизнь на первом этаже пошла своим чередом,
совсем так, как она возобновляется в джунглях, когда тигр уходит и
антилопы снова начинают пастись.
И теперь, когда он поправил галстук и надел темный пиджак, в прихожей
прошелестели легкие шаги. В дверях появилась Марион, вся разрисованная под
скелет.
- Как я смотрюсь, папа?
- Отлично.
Из-под маски выглядывали белокурые волосы. Из глазниц маски-черепа
смеялись голубые глаза. Он вздохнул. Марион и Луиза, два молчаливых
свидетеля его вредоносности, его мрачной власти. Какой алхимией должна
была владеть Луиза, чтобы взять его черные волосы брюнета и отбеливать,
отбеливать их вместе с его карими глазами, отбеливать еще не родившегося
ребенка все то время, пока он не родился - Марион, блондинка,
голубоглазая? Иногда он подозревал, что Луиза воспринимала ребенка как
идею, полностью бесполую концепцию. И из отвращения к нему произвела на
свет ребенка в виде е_е образа, да кроме того каким-то образом
в_н_у_ш_и_л_а доктору нечто, и он покачал головой и сказал: "Мне очень
жаль, мистер Уайлдер, но у вашей жены больше не будет детей...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«Октябрьская игра»