Бодался теленок с дубом

Они только давят на меня,
чтобы я в несколько дней озаботился о прописке, или уезжал
бы. В Рязань. В капкан.
Естественно, всякий советский человек, без верховой
защиты, что может сделать в таком положении? Тихо
подчиниться. Выхода нет. Но, слава Богу, я уже вышагнул и
выпрямился из ваших рядов.
Сперва, с большой заботой к их личным судьбам:
- Товарищи, пожалуйста, составляйте протокол - но
остерегитесь! Очень прошу вас - не сделайте личной ошибки,
на которой вы можете пострадать. Прошу вас, прежде проверьте
на самом верху, действительно ли там решили, что надо меня
выселить. А то ведь потом на вас же и свалят.
Тупой майор:
- Если я действую по закону и в своём районе - мне ни у
кого не надо спрашивать.
- Ах, товарищ майор, вы ещё мало служите!.. Вы же
окажетесь и самоуправ. Мой случай - очень деликатный.
Областной начальник:
- Но ведь я же насилия и не применяю.
- Ещё бы вы применяли насилие! Но даже и при самом
нежном обращении - может произойти большой скандал.
Так я уверенно говорю, как будто из соседней комнаты
хоть сейчас могу Брежневу звонить. Опытный царедворец
понимает: осторожно, заминировано, откуда-то моя уверенность
идёт. Заминается.
Но что ж мне выигрывать несколько дней? Мне надо наверх
через них передать, как это серьёзно, насколько я готов.
Дача Ростроповича для меня - рубеж жизни и работы, пусть
знают, что тихо не выйдет.
И в новом повороте разговора сделав страшноватые
арестантские глаза, я заявляю металлически:
- Своими ногами в Рязань? - не пойду, не поеду!
Судебному решению? - не подчинюсь! Только в кандалах!
Вот так - мне легче, совсем легко. Утопить в луже я себя
не дам, накатывайте уж море! Чувствую себя молодо, сильно,
снова в бою.
Уходят вежливые, растерянные. Не ожидали.
- Будет грандиозный скандал! - напутствую я их
поощрительно.
Потому что следующий раз, когда они составят протокол, я
поиграю ещё с ними в советскую букашку, буду проверять в
протоколе каждую закорючку, требовать второй экземпляр для
себя, а когда подойдёт дело подписывать - вдруг выну,
подпишу свою бумагу и поменяю на протокол:

"МИЛИЦИИ, понуждающей меня выселиться из
подмосковного дома Мстислава Ростроповича - в
Рязань, по месту моей милицейской "прописки", -

МОЙ ОТВЕТ

Крепостное право в нашей стране упразднено в
1861 г. Говорят, что октябрьская революция смела
его последние остатки. Стало быть я, гражданин
этой страны, - не крепостной, не раб, и..."

С ними так надо стараться в каждом деле: поднимать звук
на октаву. Обобщать, как только хватает слов.

Страницы: (394) :  <<  ... 231232233234235236237238239240241242243244245246 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я обошел залу: двадцать
масок окликнули меня по имени и сказали, как их зовут. Здесь присутствовали
крупнейшие аристократы и финансисты в гнусных маскарадных костюмах Пьеро,
возниц, паяцев, базарных торговок. Все это были люди молодые, благородные,
отважные, достойные уважения; позабыв о своем громком имени, об искусстве
или политике, они пытались возродить бал-маскарад эпохи Регентства, и это
среди нашей строгой и суровой жизни! Мне говорили об этом, но я не верил
рассказам!.. Я поднялся на несколько ступенек и, прислонившись к колонне,
наполовину скрытый ею, устремил взгляд на человеческий поток у своих ног.
Эти домино всевозможных расцветок, эти пестрые наряды, эти вычурные костюмы
являли собой зрелище, в котором не было ничего человеческого. Но вот
заиграл оркестр. О, что тут началось!.. Странные существа задвигались под
его звуки, долетавшие до меня вместе с криками, хохотом, гиканьем; маски
схватили друг друга за руки, за плечи, за шею; образовался огромный
движущийся круг; мужчины и женщины шумно топали ногами, поднимая облака
пыли, и в белесом свете люстр были видны ее мельчайшие атомы; скорость
вращения все увеличивалась, люди принимали странные позы, делали
непристойные движения, дико орали; они вращались все быстрее и быстрее,
откинувшись назад, как пьяные мужчины, воя, как погибшие женщины, и в этих
воплях звучала не радость, а исступление, не ликование, а ярость, точно это
был хоровод душ, проклятых Богом, которые осуждены мучиться в аду за свои
прегрешения. Все это происходило передо мной, у моих ног. Я ощущал ветер,
поднимаемый стремительным бегом масок; каждый мой знакомец, проносясь мимо,
кричал мне какую-нибудь непристойность, от которой лицо мое заливала
краска. Весь этот шум, гам, вся эта неразбериха были не только в зале, но и
у меня в голове...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Маскарад»