Бодался теленок с дубом

Считая, что книга теперь
в руках - не спешили. Очевидно, более всего опасались (и
справедливо) - чтобы я не узнал, это важней даже было, чем
схватить. Своё хранимое Воронянская стала держать на даче у
своего знакомого Леонида Самутина, бывшего зэка. Теперь на
допросах сама и открыла хранение. (Сколько говорит мой опыт,
никогда ничего закопанного не находили прямым рытьём, всегда
- дознанием и добровольным показанием. Земля хранит тайны
надёжней людей.) Открыла - а брать не шли. Но когда после её
похорон, известие о смерти передали по телефону мне в
Москву, - ГБ, очевидно, решила, что дальше ждать нельзя, я
могу приехать за "Архипелагом" через несколько часов. И
пошли брать. И об этом я тоже узнал совсем случайным
фантастическим закорочением, какими так иногда поражают наши
многомиллионные города, - ГБ надеялась глодать и грызть свою
добычу втайне от меня, - я же, почти с места не пошевелясь,
к вечеру 5-го сентября отозвался в мировую прессу [28]. Тут
- не всё точно, мне передали, что Елизавета Денисовна пришла
из ГБ 28-го и кончила 29-го. Но - встречный бой, удары не
планируются, не проверяются, а наносятся на ходу.
Так судьба повесила ещё и этот труп перед обложкой
страдательной книги, объявшей таких миллионы.
Провал был как будто бездный, непоправимый: самая
опасная и откровенная моя вещь, которая всегда считалась
"голова на плаху", даже если б оглашена по всему миру и тем
меня защищала, - теперь была в руках у них, ещё и не
двинувшись к печатанью, готова к негласному удушению, вместе
со мной. Провал был намного крупней, чем провал 65-го года,
когда взяли "Круг", "Пир" и "Республику труда".
А настроение, а ощущение - совершенно другое: не только
никакого конца, гибели жизни, как тогда, но даже почти нет и
ощущения поражения. Отчего же? Во-первых: сейф на Западе,
ничто не пропадёт, всё будет опубликовано, хотя бы пал я сию
минуту. А во-вторых: вокруг мечи блестят, звенят, идёт бой,
и в нашу пользу, и мы сминаем врага, идёт бой при сочувствии
целой планеты, у неё на глазах, - и если даже наш главный
полк попал в окружение - не беда! это - на время! мы -
вызволим его! Настроение весёлое, боевое, и в памяти: именно
с 4-го на 5-е сентября 44-го года у Нарева, близ Длугоседло,
мы выскочили вперёд неосторожно и маленький наш пятачок
отжимали от главных сил, сжимали перешеек с двух сторон, нас
- горстка, а почему-то никак не уныло: потому что всё
движение - в нашу пользу, размахнутое фронтокрылое движение,
и уже завтра мы не только будем освобождены, но на плотах
поплывём через реку, захватывать плацдарм.
Ни часа, ни даже минуты уныния я не успел испытать в
этот раз. Жаль было бедную опрометчивую женщину с её порывом
- сохранить эту книгу лучше меня, и вот погубившую - и её, и
себя, и многих.

Страницы: (394) :  <<  ... 239240241242243244245246247248249250251252253254 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Сиракузы,
Агридженто, Палермо прошли таким образом перед моим умственным взором,
наподобие еще неведомой мне, но великолепной панорамы, озаренной блеском
его воображения; наконец, перейдя от географических описаний к нравам
Сицилии, о которых я без устали его расспрашивал, Беллини сказал мне:
- Вот что, когда вы отправитесь будь то морем или сушей из Палермо в
Мессину, задержитесь в деревушке Баузе, на оконечности мыса Блан. Вы
увидите против постоялого двора улицу, которая идет вверх по склону холма и
упирается в небольшой замок в виде цитадели. К стене этого замка приделаны
две клетки - одна из них пуста, в другой лежит уже двадцать лет побелевший
от времени череп. Спросите у первого встречного историю человека, которому
принадлежала эта голова, и вы услышите один из тех рассказов, в которых
отображен целый народ - от крестьянина до вельможи, от горной деревушки до
крупного города.
- А не могли бы вы сами рассказать нам эту историю? - спросил я
Беллини. - Чувствуется по вашим словам, что она произвела на вас глубокое
впечатление.
- Охотно, - ответил он, - ибо Паскаль Бруно, ее герой, умер за год до
моего рождения, и я был вскормлен этим народным преданием. Уверен, что оно
все еще живо в Сицилии. Но я плохо говорю по-французски и, пожалуй, не
справлюсь со своей задачей.
- Пусть это не смущает вас, - возразил я, - мы все понимаем
по-итальянски. Говорите на языке Данте, он не хуже всякого другого.
- Будь по-вашему, - согласился Беллини, пожимая мне руку, - но с одним
условием.
- С каким?
- Обещайте, что после вашего возвращения, когда вы познакомитесь с
деревнями и городами Сицилии, когда приобщитесь к ее дикому народу, к ее
живописной природе, вы напишете либретто для моей будущей оперы "Паскаль
Бруно".
- С радостью! Договорились! - воскликнул я, в свою очередь пожимая ему
руку...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Паскаль Бруно»