Бодался теленок с дубом

Сколотили, сочинили заявление советских
психиатров, что у нас не сажают в дурдома (3.10) -
молниеносно (4.10) в западной прессе ответили им Сахаров и
Шафаревич. Семь месяцев пыжились, готовили - кто будет
подавлять выход советских рукописей зарубежом, 21-го утром
объявлено о создании ВАПП, - 21-го вечером объявлено, что я
"бросил им вызов": чтоб испытать их юридическую силу, отдаю
в Самиздат главы из "Круга-96". (Третье совпадение в нашу
пользу! Это был очередной из моей серии ударов по графику
[29].) Мы как будто действовали с быстротой сверхтанковой,
техникой, какой у нас и не бывало. Мы носились по полю боя,
будто нас вдесятеро больше, чем на самом деле.
А с Запада, с неизбежными ошибками дальнего зрения, это
выглядело так. В конце августа, перед началом боя ("Дэйли
Телеграф"): "В СССР всё задушено, остался единственный голос
Сахарова, но скоро замолкнет и он". В конце сентября ("Дойче
Альгемайне"): "От Магдебурга до Москвы госбезопасность уже
не имеет прежней силы, её уже не боятся, с ней мало
считаются".
Всё это время высказывались наирезче круги левые и
либеральные - всё друзья СССР и наиболее влиятельные в
западном общественном мнении, создававшие десятилетиями
общий левый крен Запада. Американская интеллигенция стала в
оппозицию к советско-американскому сближению. В безвыходном
положении юлили и лицемерили коммунисты всех западных стран:
невозможно вовсе не оказать поддержки свободе слова в
"будущем" обществе, но и как-нибудь тут же нас принизить и
опорочить. И в т_а_к_о_м же затруднении были
правительства Никсона и Брандта, кому стоянием нашим
срывалась вся игра. Киссинджер уклонялся так и сяк.
Американские министры финансов и здравоохранения всё это
время визитствовали в СССР, один обещал кредиты, другой,
воротясь на родину, настаивал: американо-советское
сотрудничество в здравоохранении (с нашими психиатрами!)
важнее, чем преследование инакомыслящих. Из Брандта своя
собственная партия вырвала пехотное "духовное родство с
советскими диссидентами" - 9.9, а уже через три дня, спасая
Ostpolitik: он "искал бы наладить отношения с СССР, даже
если бы во главе его стоял Сталин". ("Наладить отношения"
с убийцей миллионов - отчего ж тогда б и не с его
младшим братом Гитлером? Ненужной крайностью своего
заявления Брандт оскорбил и всех нас, живых, и всех
погибших узников лагерей.) К концу сентября ступил и назад,
с оговоркой иной. Так и протоптался.
И с ещё большей настойчивостью в эти недели боя за
свободу духа поддерживали восточную тиранию - западные
бизнесмены, читай "диктатуру пролетариата" вернее всех
поддерживали капиталисты. Они уговаривали американский
конгресс, что именно торговля и возвысит права человека в
СССР!.

Страницы: (394) :  <<  ... 246247248249250251252253254255256257258259260261 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...' After a moment, he standing,
drinking water, she like a crystal witch over the caramel brew
bubbling like a prehistoric mudpot on the stove, she said, 'Oh, I must
light the pumpkins!' and she rushed to the living room to make the
pumpkins smile with light. He came after, smiling, 'I must get my
pipe.' 'Oh, the cider!' she had cried, running to the dining room.
'I'll check the cider,' he had said. But when he tried following she
ran to the bathroom and locked the door.
He stood outside the bathroom door, laughing strangely and
senselessly, his pipe gone cold in his mouth, and then, tired of the
game, but stubborn, he waited another five minutes. There was not a
sound from the bath. And lest she enjoy in any way knowing that he
waited outside, irritated, he suddenly jerked about and walked
upstairs, whistling merrily.
At the top of the stairs he had waited. Finally he had heard the
bathroom door unlatch and she had come out and life below-stairs and
resumed, as life in a jungle must resume once a terror has passed on
away and the antelope return to their spring.
Now, as he finished his bow-tie and put his dark coat there was a
mouse-rustle in the hall. Marion appeared in the door, all skeletons
in her disguise.
'How do I look, Papa?'
'Fine!'
From under the mask, blonde hair showed. From the skull sockets
small blue eyes smiled. He sighed. Marion and Louise, the two silent
denouncers of his virility, his dark power. What alchemy had there
been in Louise that took the dark of a dark man and bleached the dark
brown eyes and black hair and washed and bleached the ingrown baby all
during the period before birth until the child was born, Marion,
blonde, blue-eyed, ruddy-cheeked? Sometimes he suspected that Louise
had conceived the child as an idea, completely asexual, an immaculate
conception of contemptuous mind and cell. As a firm rebuke to him she
had produced a child in her own image, and, to top it, she had somehow
fixed the doctor so he shook his head and said, 'Sorry, Mr Wilder,
your wife will never have another child...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«The October Game»