Бодался теленок с дубом

. Лишь редкий из них прозорливец, Самуэль Пизар,
многолетний сторонник торгового сближения с СССР,
опубликовал 3.10 открытое письмо Сахарову: "Свобода одного
человека важнее всей мировой торговли". И Ватикан,
парализованный всё тем же сближением с Востоком, прохранил
весь месяц молчание, несмотря на критику папы рядовыми
священниками. Папа так и не промолвил ни слова. Начальник
его отдела печати изнехотя заявил уже в пустой след, в
октябре: "Права человека в СССР - не внутреннее его дело."
Для меня весь этот размах мировой поддержки, такой
неожиданно непомерный, победоносный, сделал с середины
сентября излишним дальнейшее моё участие в бою и окончание
задуманною каскада: бой тёк уже сам собою. А мне надо было
экономить время работы, силы, резервы - для боя следующего,
уже скорого, более жестокого - неизбежного теперь после
того, как схватили "Архипелаг".
21-го сентября, точно через месяц после начала, я счёл
кампанию выигранной и для себя её пока оконченной (выпуском
в этот день глав из "Kpyга"). Для себя, - увы, по
рассогласовке действий я никак неспособен был передать это
Сахарову.
А его выход из боя растянулся ещё на месяц и с
досадными, чувствительными потерями. Андрей Дмитриевич
замедлил выходом, не умея отказать допытчивым, честолюбивым
и даже бездельным коррсспопдентам, кто и в Москву съездить
не удосуживался, но снявши трубку где-нибудь в Европе, по
телефонному проводу рвали кусочек сахаровской души и себе.
Ясность действий Сахарова была сильно отемнена
расщеплённостью жизненных намерений: стоять ли на этой земле
до конца или позволить себе покинуть её? (Всё обсуждался
план, не проситься ли ему на курс лекций в США?) И ещё - его
доверчивостью к добросоветчикам. Затянули его в несчастный
эпизод с Пабло Нерудой (21.9) доказать своим и чужим, что мы
- объективны, мы - за свободу везде, и вот на всякий случай
беспокоимся и о Неруде (которому ничто не угрожало). Однако
же не в хамской манере, принятой у нас, писать защитное
письмо, вежливо оговориться о высоких целях возрождения
страны, которые, возможно, есть у чилийского правительства,
- и так подставили коммунистам нашим и западным свой бок в
беззащитном повороте. Остервенело на Сахарова навалились, и
ослаблены были уже выигранные позиции.
Дав интервью истинному или подставному корреспонденту
ливанской газеты, Сахаров тоже открыл свою беззащитную
сторону и коммунистическому, и арабскому мирам, когда уже
арабо-израильская война положила естественным предел или
перерыв нашему бою. Это интервью повлекло за собой налёт
мнимых же арабских террористов, - снова Сахаров был под
угрозой, требовалась выручка, так был зловещ приём гебистов
[30].
Выходя из боя, я по привычке примерял за врагов: что
теперь они придумают против меня, какой шаг.

Страницы: (394) :  <<  ... 247248249250251252253254255256257258259260261262 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Теперь между каменными плитами дорожек пробивались усики дикой петрушки и водосбора. Колодец среди двора зарос папоротником. Запущенные розы одичали; их длинные спутанные ветки тянулись по всем дорожкам. Среди букса алели большие красные маки. Высокие побеги наперстянки склонялись над травой, а бесплодные виноградные лозы, покачиваясь, свисали с ветвей боярышника, уныло кивавшего своей покрытой листьями верхушкой.
   В одном углу сада поднималась ветвистая магнолия с темной листвой, окропленной там и сям брызгами молочно-белых цветов. У ствола магнолии стояла грубая деревянная скамья. Монтанелли опустился на нее.
   Артур изучал философию в университете. В тот день ему встретилось трудное место в книге, и он обратился за разъяснением к padre. Он не учился в семинарии, но Монтанелли был для него подлинной энциклопедией.
   - Ну, пожалуй, я пойду, - сказал Артур, когда непонятные строки были разъяснены. - Впрочем, может быть, я вам нужен?
   - Нет, на сегодня я работу закончил, но мне бы хотелось, чтобы ты немного побыл со мной, если у тебя есть время.
   - Конечно, есть!
   Артур прислонился к стволу дерева и посмотрел сквозь темную листву на первые звезды, слабо мерцающие в глубине спокойного неба. Свои мечтательные, полные тайны синие глаза, окаймленные черными ресницами, он унаследовал от матери, уроженки Корнуэлла(*7). Монтанелли отвернулся, чтобы не видеть их.
   - Какой у тебя утомленный вид, carino, - проговорил он.
   - Что поделаешь...
   В голосе Артура слышалась усталость, и Монтанелли сейчас же заметил это.
   - Напрасно ты спешил приступать к занятиям. Болезнь матери, бессонные ночи - все это изнурило тебя. Мне следовало настоять, чтобы ты хорошенько отдохнул перед отъездом из Ливорно(*8)...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Овод»