Бодался теленок с дубом

Потерпят и
дальше. Никакие патриоты не звонили, никто не рвался в
квартиру, никто подозрительный не маячил под парадным. Может
быть потому не шли, что иностранные корреспонденты дежурили
близ нашего дома?
И я даже не проверил как следует большой заваленной
поверхности своего письменного стола, не видел плёнки-копии,
давно назначенной на сожжение. Хуже. Лежали на столе письма
из-за границы от доверенных моих людей, от издателей, их
надо было срочно обработать и сжечь - и тоже времени не
было. Да, вспоминаю, вот же почему: 14-го вечером назначена
была моя встреча с западным человеком - и я гнал подготовить
то, и только то, необходимое, что предполагал в этот вечер
отправить.
Теперь имею возможность открыть, во что поверить почти
нельзя, отчего и КГБ не верило, не допускало: что всe
передачи на Запад я совершал не через посредников, не через
цепочку людей, а сам, своими руками! Следило ГБ за
приходящими ко мне, за уходящими, и с кем они там
встречались дальше - но по вельможности своего сознания, по
себе меря, не могли представить ни генерал-майоры, ни даже
майоры, что нобелевский лауреат - сам, как мальчишка, по
неосвещённым углам в неурочное время шныряет со сменённой
шапкой (обычная в рюкзаке), таится в бесфонарных углах - и
передаёт. Ни разу не уследили и ни разу не накрыли! - а
какое бы торжество, что за урожай!.. Правда, помогало здесь
моё загородное житьё - то в Рождестве, то в Жуковке, то в
Переделкине, обычно шёл я на встречи о_т_т_у_д_а. Из
Рождества можно было гнать пять вёрст по чистому полю на
полустанок, да одеться как на местную прогулку, да выйти
лениво в лес, а потом крюку и гону. Из Жуковки можно было
ехать не обычной электричкой (на станции то и дело
дежурили топтуны) - в другую сторону и кружным автобусом
на Одинцово. Из Переделкина - не как обычно на улицу,
а через задний проходной двор, где не ходили зимой, на
другую улицу и пустынными снежными ночными тропами - на
другой полустанок, Мичуринец. И перед тем по телефону с
женой - успокоительные разговоры, что мол спать ложусь. И -
ночной огонёк оставить в окне. А если попадало ехать на
встречу из самой Москвы, то либо выехать электричкой же за
город, плутануть в темноте и воротиться в Москву, либо,
либо... Нет, городские рецепты пока придержим, другим
пригодятся. ...А ещё ж остаётся и быстрая ходьба. В 55 лет
я не считал себя старым для такой работы, даже очень от неё
молодел и духом возвышался. Обрюзгшие гебисты не
предполагали во мне такого, сейчас прочтут - удивятся.
В 3 часа дня, не обедая, я со Степаном, 5-месячным моим
сынком, пошёл гулять во двор - понёс его коляску подмышкой.
На просмотре всех окон, всех прохожих и дворовых, стал
похаживать с бумагами, как обычно, почитывать, подумывать.

Страницы: (394) :  <<  ... 275276277278279280281282283284285286287288289290 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Веки
спящего дрогнули и опять сомкнулись.
- Вьюк у него тяжелый, - подумала Ли Ван, - и он устал от утреннего
перехода.
Комар ужалил ее в шею, и она помазала незащищенное место мокрой
глиной, отщипнув кусочек от комка, который лежал у нее под рукой. Все
утро, поднимаясь на перевал в туче гнуса, мужчина и женщина обмазывали
себя липкой грязью, и грязь, высыхая на солнце, покрывала лицо глиняной
маской. От движения лицевых мускулов маска эта отваливалась кусками, и ее
то и дело приходилось подновлять, так что она была где толще, где тоньше,
и вид у нее был престранный.
Ли Ван стала тормошить Канима осторожно, но настойчиво, пока он не
приподнялся и не сел. Прежде всего он посмотрел на солнце и, узнав время
по этим небесным часам, опустился на корточки перед костром и жадно
набросился на мясо. Это был крупный индеец, в шесть футов ростом,
широкогрудый и мускулистый, с более проницательным, более умным взглядом,
чем у большинства его соплеменников. Глубокие складки избороздили лицо
Канима и, сочетаясь с первобытной суровостью, свидетельствовали о том, что
этот человек с неукротимым нравом упорен в достижении цели и способен,
если нужно, быть жестоким с противником.
- Завтра, Ли Ван, мы будем пировать. - Он начисто высосал мозговую
кость и швырнул ее собакам. - Мы будем есть оладьи, жаренные на свином
сале, и сахар, который еще вкуснее...
- Оладьи? - переспросила она, неуверенно произнося незнакомое слово.
- Да, - ответил Каним снисходительно, - и я научу тебя стряпать
по-новому. В этом ты ничего не смыслишь, как и во многом другом. Ты всю
жизнь провела в глухом уголке земли и ничего не знаешь. Но я, - он
выпрямился и гордо окинул ее взглядом, - я - великий землепроходец и
побывал всюду, даже у белых людей; и я сведущ в их обычаях и в обычаях
многих народов. Я не дерево, которому от века назначено стоять на одном
месте, не ведая, что творится за соседним холмом; ибо я, Каним-Каноэ,
создан, чтобы бродить повсюду и странствовать, и весь мир исходить вдоль и
поперек...

Джек Лондон (Jack London)   
«Дети мороза - Светлокожая Ли Ван»