Бодался теленок с дубом

Спокойный день получился. Вот когда только и дошла очередь
до чтения тех писем из-за границы - к завтрему надо было на
них ответить. Так, на просмотре, на полной открытости,
похаживал мимо спящего Стёпки, и читал конспиративные
письма... Но не суждено было мне их дочитать: пришёл,
подошёл ко мне Игорь Ростиславич Шафаревич.
А не пора ли мне и о нём написать, открыто? К тому
времени, как эта книга напечатается, уже он выступит с
опасным своим и примет свой рок или Бог отведёт от него. В
этой книге много было писано о Твардовском, как он пробивал
мне дорогу и как я двигался самовольно - р_я_д_о_м с ним,
но нельзя сказать, чтобы в_м_е_с_т_е. И о Сахарове: только
так и виделось издали, что в_м_е_с_т_е мы. Но - ни одного
замысла у нас не составилось совместного никогда и даже
ни одного заявления мы никогда не подписали вместе,
странно; и о выходе "Архипелага" я не предупреждал его.
А с Игорем Шафаревичем мы действительно были в_м_е_с_т_е,
плечо о плечо, уже три года к тому времени готовя "Из-под
Глыб". Соединяли нас не прошлые воспоминания (их не было)
и даже не нынешнее стояние против Дракона - нет, более
прочная связь: соединяли нас общие взгляды на будущее
русское (это будущее очень не едино скоро раскроется в
нашей стране).
Мы познакомились в начале 68-го. Время ценя, а
зубоскальство застольное нисколько, я отклонял многие
знакомства, в академических особенно был разочарован,
насторожен был и к этому, зашёл на полчаса. Глыбность,
основательность этого человека не только в фигуре, но и во
всём жизненном образе, заметны были сразу, располагали. Но
первый наш разговор не дошёл до путного, тут ещё вмешалась
насмешливая случайность: лежали у него на столе цветные
адриатические пейзажи, он был там в научной командировке и
мне показал зачем-то. Ему самому это было крайне не в масть,
нельзя придумать противоположней. А я решил: балуют его
заграничными командировками (а как раз наоборот!), такие -
безнадёжны для действий. Сказал я ему: вообще, сколько
академиков видел - поговорить интересно и даже смело все
любят, а как действовать да выстаивать, так и нет никого. И
ушёл. Не открылось вмиг, на чём бы нам сблизиться. Позже.
Уже с третьей встречи стала проступать наша общая работа.
Тот год был, кажется, самый шумный в "демократическом
движении", и уже тогда стал опасно напоминать 900-е и 10-е
годы: только - отрицание, только - дайте свободу! а что
дальше - никто с ответственностью не обдумывал, с
ответственностью перед нашей несчастной страной - чтоб не
новый крикливый опыт повторить и не новое потрошенье
внутренностей её, сама она хоть пропади.
Все мы - из тёплого мяса, железных не бывает, никому
никому не даются легко первые (особенно первые) шаги к
устоянию в опасности, потом и к жертве.

Страницы: (394) :  <<  ... 276277278279280281282283284285286287288289290291 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И потому пусть не садится за это
пиршество тот, у кого органы к тому не приспособлены, ибо нет у него ни
зубов, ни языка, ни неба, а также и ни один из приспешников порока, ибо
желудок его полон ядовитых соков, вредных настолько, что никаких яств он
никогда не мог бы принять. Но пусть придет сюда всякий, кого семейные и
гражданские заботы не лишили человеческого голода, и сядет за одну трапезу
вместе с другими, подобными ему неудачниками; и пусть у ног их расположатся
все те, кто по нерадивости сделались недостойными более высоких мест; и
пусть и те и другие примут мое угощение вместе с тем хлебом, который
позволит им и отведать его и переварить. Угощение же на этом пиру будет
распределено на четырнадцать канцон7, посвященных как любви, так и
добродетели, которые без предлагаемого ныне хлеба остались бы темны и
непонятны, и многим их красота могла бы понравиться больше, чем содержащееся
в них добро. Однако хлеб этот, то есть истолкование, будет тем светом,
который обнаружит каждый оттенок их смысла.
Если в настоящем сочинении, которое называется "Пиром" -- и пусть оно
так называется,-- изложение окажется более зрелым, чем в "Новой Жизни", я
этим ни в коей мере не собирался умалить первоначальное мое творение, но
лишь как можно больше помочь ему, видя, насколько разумно то, что "Новой
Жизни" подобает быть пламенной и исполненной страстей, а "Пиру" -- умеренным
и мужественным. В самом деле, одно надлежит говорить и делать в одном
возрасте, а другое -- в другом. Поведение уместное и похвальное в одном
возрасте бывает постыдным и предосудительным в другом8, что и будет
обосновано ниже, в четвертом трактате этой книги9. В прежнем моем
произведении я повествовал, будучи на рубеже молодости, а в этом -- уже
миновав его. И так как истинное мое намерение отличалось от кажущегося при
поверхностном ознакомлении с упомянутыми канцонами, я ныне собираюсь
раскрыть их аллегорический смысл после уже поведанного буквального смысла...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Трактаты: Пир»