Бодался теленок с дубом

Гебисты суют мне куртку мою меховую -
"да вот же у вас, надевайте.", - э, нет, не так глуп, на
этом не проведёте: а на цементном полу валяться в чём будем?
Но не прощаюсь ни с кем, так спешу, (скоро вернусь!) - и
только с женой, только с женой, и то уже в дверях,
окружённые гебистами, как в троллейбусной толкучке, целуемся
- прощально, неторопливо, с возвратом сознания, что может
быть навсегда. Так - вернуться! так ещё распорядиться! так -
помедлить, потормозить, сколько выйдет! - нет, обожжённость.
(А всё от первого просчёта, оттого, что в дверь так глупо
впустил их, и теперь дожигаюсь, пока не очищу квартиры, пока
не уведу их за собой, в обожжённости спутал кто кого
уводит.)
Медленно перекрестил жену. Она - меня. Замялись гебисты.
- Береги детей.
И - уже не оглядываясь, и - по лестнице, не замечая
ступеней. Как и надо ждать за парадной дверью - впритык (на
тротуар налезши) легковая (чтобы меньше шага пройти мне по
открытому месту, иностранные корреспонденты только-только
ушли), и, конечно, дверца раскрыта, как у них всегда. Чего ж
теперь сопротивляться, уже сдвинулся, теперь сажусь на
середину заднего сиденья. Двое с двух сторон вскочили,
дверцы захлопнули, а шофёр и штурман и без того сидели,
поехали. В шофёрское зеркальце вижу - за нами пошла вторая,
тоже полная. Четверо со мной, четверо там, значит - всех
восьмерых увёл, порядок! (За обожжённостью не соображу:
шофёр, и штурман, да кажется и охранники по бокам - все
новые, где ж мои восемь?!) Сколько тут ехать, тут и ехать
нечего, через задние ворота ближе бы пешком. Сейчас на
Пушкинскую, по Пушкинской вниз машины не ходят, значит
вверх, объехать по Петровке. Вот и Страстной бульвар. Вчера
обсуждали а е_с_л_и ч_т_о - так как? Вчера ещё морозец не
вовсе сдал, а сейчас слякоть, мечется по стеклу протиратель
- и вижу, что мы занимаем левый ряд поворачивать не вниз,
к прокуратуре, а наверх - к Садовому кольцу.
- Ах, во-от что. - говорю. (Как будто другого чего
ожидал. В тюрьму - не всё ли равно, в какую! Это я по
обожжённости промахнулся. Но вот уже - и охлаждён, одним
этим левым поворотом у Петровских ворот.) Шапку - снял (оба
вздрогнули), на колени положил. Опускается, возвращается
спокойствие. Как сам написал, о прошлом своем аресте:

На тело мне, на кости мне
Спускается спокойствие,
Спокойствие ведомых под обух.

Двумя пальцами потянуло зачем-то обязательно пощупать
около гортани, как бы помассировать. Справа конвоир
напряжённо, быстро:
- Опустите руку!
Я - с возвращённой благословенной медленностью:
- Права знаю. Колющим-режущим не пользуюсь.
Массирую. Очень помогает почему-то. Опять правый
(левый молчит, из разбойников обочь один всегда злей):
- Опустите руку!
(Похоже, что задушусь?) Массирую:
- Права знаю.

Страницы: (394) :  <<  ... 281282283284285286287288289290291292293294295296 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Поэт (в раздумьи). Этот человек говорит неспроста. Его грубая народная
мудрость легко ложится на мою тоскующую душу.
Шут. Решайтесь же поскорее, господин. А то, скучно читать ваши мысли.
Поэт. Вы правы, друг. От ваших слов веет здоровьем. Но почему вы
заговорили о читателях?
Шут. Я, господин, просто говорю, что пора оставить лишние разговоры и
перейти к делу. По некоторым признакам я вижу, что сам сочинитель нашего
разговора большой путаник. Без меня дело не обойдется - здравый смысл всегда
придет на помощь авторской фантазии.
Поэт. Окончательно ничего не понимаю. Но знаю, что корни народной
мудрости - темны и узловаты. Вы возбуждаете во мне доверие. Будьте
поверенным моей души. Знаете ли вы, кто я?
Шут. Отлично знаю. Вы - поэт, тоскующий в окружающей пошлости. Жалобы
свои вы изливаете в стихах, хотя и прекрасных, но непонятных, так как дух
ваш, вероятно, принадлежит иным поколениям.
Поэт. Клянусь, это так!
Шут. Сверх того, вы еще - прекрасный юноша, страстно влюбленный в не
менее прекрасную даму.
Поэт. Ни слова больше! Вы - сердцеведец! Скажите мне прежде всего, как
мне вести себя с прекрасной дамой?
Шут. Советую вам прежде всего посвятить ей одно из ваших стихотворений.
Или, еще лучше, - целый том.
Поэт. О, это уже давно сделано!
Шут. В таком случае, вам следует проводить с нею часы над морем,
намекая, что ваша любовь так же широка, как оно.
Поэт (полубессознательно).

В одну любовь, широкую, как море,
Что не вместят земные берега...

Шут. Или, наконец, расталкивать перед ней народ на площади, хотя бы
подвергаясь обвинениям в неуменьи вести себя на улице.
Поэт. О, все эти средства испытаны, милый друг.
Шут. И все-таки, ваша дама остается непреклонной?
Поэт...

Блок Александр Александрович   
«О любви, поэзии и государственной службе»