Бодался теленок с дубом

Как он переменился, как он
стал дружественен! Да разве это он полчаса назад так
разгорячённо шёл на меня, стуча копытами? Вдруг он предложил
мне... свою квартиру для работы. Вдруг, совсем позабыв ту
терминологию раскатистых -измов, он какими-то смутными
намёками стал искать у меня понимание. Э-э, не из куска
чугуна был этот комиссар. Он кажется был за перегородками
многими, и за каждой следующей всё грустней. (Кстати, слышал
я потом, что он происходил из богатой купеческой семьи; по
возрасту должен был тот быт ещё захватить. Из опасений ли
анкетных он так выпирал в ортодоксальность? Бывает. Ведь и
Софронов кажется...)
И остался я перед своей повестью опять. Я-то знал, чего
не знала редакция: что это совсем не истинный вариант, что
здесь уже было и трогано, и стрижено, совсем это не
целокупная недотрога, моя повесть. Где начато, можно и
продолжать. Заряду хватит здесь и после отбавки. Но дурным
казалось мне такое начало литературного пути: уступать, как
и все они. Отчётливо помню, что для себя мне было в этот
момент ничего бы лучше не исправлять, а - чёрт с ними, пусть
не печатают. Однако, глупо было не попробовать вовсе.
Ослабленное на полпроцента, на три четверти процента (так по
значению и объёму весило то, что решил я Лебедеву и "Новому
миру" уступить) - как это всё-таки будет разить в
напечатанном виде! Нет, попробовать стоило.
Если вникнуть, то требования Лебедева даже поражали
своей незначительностью. Они ничего не трогали в повести
главного. Самые отчаянные места, которые, сердце сжав, я
пожалуй бы и уступил, были им обойдены, как будто не
замечены. Да что ж это за таинственный либерал там, наверху,
в первой близости к первому секретарю ЦК? Как он пробрался
туда? Как держится? Какая у него программа? Ведь надо ему
помочь!
Главное, чего требовал Лебедев - убрать все те места, в
которых кавторанг представлялся фигурой комической (по мерке
Ивана Денисовича), как и был он задуман, и подчеркнуть
партийность кавторанга (надо же иметь "положительного
героя"!). Это казалось мне наименьшей из жертв. Убрал я
комическое, осталось как будто "героическое", но
"недостаточно раскрытое", как находили потом критики.
Немного вздут оказывался теперь протест кавторанга на
разводе (замысел был - что протест смешон), однако картины
лагеря это, пожалуй, не нарушало. Потом надо было реже
употреблять слово "попки", снизил я с семи до трёх; пореже -
"гад" и "гады" о начальстве (было у меня густовато); и чтоб
хоть не автор, но кавторанг осудил бы бандеровцев (придал я
такую фразу кавторангу, однако в отдельном издании потом
выкинул: кавторангу она была естественна, но их-то слишком
густо поносили и без того). Ещё - присочинить зэкам какую-
нибудь надежду на свободу (но этого я сделать не мог.

Страницы: (394) :  <<  ... 22232425262728293031323334353637 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

И туча бежала за тучей,

За валом мятежился вал.

Встречали мы остров плавучий,

Но он от очей ускользал.

И там, где из водного плена

На миг восставали цветы,

Крутилась лишь белая пена,

Сверкая среди темноты.

И дерзко смеялись зарницы,

Манившие миром чудес.

Кружились зловещие птицы

Под склепом пустынных Небес.

Буруны закрыли со стоном

Сверканье Полярной Звезды.

И вот уж с пророческим звоном

Идут, надвигаются льды.

Так что ж, и для нас развернула

Свой свиток седая печаль?

Так, значит, и нас обманула

Богатая сказками даль?

Мы отданы белым пустыням,

Мы тризну свершаем на льдах,

Мы тонем, мы гаснем, мы стынем

С проклятьем на бледных устах!"

6

Скрипя, бежит среди валов,

Гигантский гроб, скелет плавучий.

В телах обманутых пловцов

Иссяк светильник жизни жгучей.

Огромный остов корабля

В пустыне Моря быстро мчится,

Как будто где-то есть земля,

К которой жадно он стремится.

За ним, скрипя, среди зыбей

Несутся бешено другие,

И привиденья кораблей

Тревожат области морские.

И шепчут волны меж собой,

Что дальше их пускать не надо,--

И встала белою толпой

Снегов и льдистых глыб громада.

И песни им надгробной нет,

Бездушен мир пустыни сонной,

И только Солнца красный свет

Горит, как факел похоронный.

7

Да легкие хлопья летают,

И беззвучную сказку поют,

И белые ткани сплетают,

Созидают для Смерти приют.

И шепчут: "Мы -- дети Эфира,

Мы -- любимцы немой тишины,

Враги беспокойного мира,

Мы -- пушистые чистые сны.

Мы падаем в синее Море,

Мы по воздуху молча плывем,

И мчимся в безбрежном просторе,

И к покою друг друга зовем.

И вечно мы, вечно летаем,

И не нужно нам шума земли,

Мы вьемся, бежим, пропадаем,

И летаем, и таем вдали..."

Воздушно-белые

Я говорю тебе,-- уходя, я ухожу

к удесятеренной жизни, к миру,

к любви, к святым восхищениям...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Книга стихов. Тишина»