Бодался теленок с дубом

..
Рано, сказала лиса в капкане. А знать ночевать.
Тут вошёл обыкновенный бойкий шмональщик серо-
невыразительного вида и бодро предложил мне кидать на стол
мои вещи. И этот самый обыкновенный тюремный приём так был
прост, понятен, даже честен, без обмана, что я незатруднённо
ему подчинился: порядок есть порядок, мы под ним выросли, ну
как же тюрьме принять арестанта без входного шмона, это всё
равно как обедать сесть без ложки или рук не помыв. Так
отдавал я ему свою шапку, тулупчик, рубаху, брюки, ожидая,
встречно по-честному, тут же получать их и назад (для помощи
приспел и ещё детина, рубчики перещупывать, но не строго
щупали, я бы сказал). Шмональщик меня и не торопил догола
раздеваться - посидите пока так. И тут вошёл наблещённый
висломясый полковник с сединой.
Когда я рисовал себе будущую свою тюремную посадку - уже
теперешний я, со всей моей отвоёванной силой и значением, я
твёрдо знал, что не только следствие от меня ничего не
услышит, легче умру: что не только суда не признаю, отвод
ему дам в начале, весь суд промолчу, лишь в последнем слове
их прокляну; - но уверен я был, что и низменному тюремному
положению наших политических не подчинюсь. Сам я довольно
писал в "Архипелаге", как ещё в 20-е годы отстаивала
молодёжь гордые традиции прежних русских политических: при
входе тюремного начальства не вставать и др., и др.... А уж
мне теперь - что терять? Уж мне-то - можно упереться? кому ж
ещё лучше меня?
Но пройдя первым светлым чистым (жестоким в чистоте)
тюремным коридором, в первом боксе на первую севши скамью, и
почему-то так легко поддавшись шмону - да по привычности,
как корова замирает под дойку, - я уже задумался: где ж моя
линия? Машина крутилась, знать не зная (или притворяясь, что
не знает), кто там известность, кто беззвестность. А я - я
силён, когда ем по своей охотке, гуляю вволю, сплю вдосталь,
и разные мелкие приспособления: что под голову, да как глаза
защитить, да как уши. А сейчас я вот лишился этого почти
всего, и вот уже изрядно пылает часть головы от давления, и
начни я ещё и по мелочам принцип давить перед тюремным
начальством - ничего легче карцер схватить, холод, голод,
сырость, радикулит, и пошло, пошло, - 55 лет, не тот я уже,
27-летний, кровь с молоком, фронтовик, в первой камере
спрошенный: с какого курорта? И так ощутил я сейчас, что на
два фронта - и против следствия, и против тюремного
начальства, может моих сил не хватить. И, пожалуй, разумней,
все силы поберечь на первый, а на втором сразу уступить, шут
с ними.
И тут вошёл наблещённый хитроватый седой полковник, с
сопровождением. И спросил - самоуверенно, хотя и мягко:
- Почему не встаёте? Я начальник Лефортовского
изолятора, полковник Комаров!
Раньше всяко я эти картины воображал, но сразу в камере
(да прежде камеры начальство не приходит к арестанту).

Страницы: (394) :  <<  ... 284285286287288289290291292293294295296297298299 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Банкирский дом "Франс-Фрер" в Лионе вследствие конфликта в Марокко потерпел сто пятьдесят миллионов франков убытка, а вы как ни в чем не бывало приходите и говорите мне: "Господин шеф, прошу прибавить мне двадцать крон!" Друг мой, а вы знаете, что поговаривают о слиянии Росицких угольных шахт с Бедржиховскими заводами? А вы знаете, что покупка паев рудника "Анна-Мария" приведет к снижению годового оборота на двадцать тысяч крон? Нигде нет никаких возможностей для биржевых спекуляций. Купите-ка себе акции Подольского цементного завода, и вы увидите, как вы возгордитесь. А попробуйте пойти с ними на биржу! Ага, вы качаете головой, не пойдете, мол. Пока еще крепкий курс у акций Колинского завода искусственных удобрений, за них вы заплатите 379, а я покупал их по 382, значит, я теряю по три кроны на каждой. Вы просто удивляете меня, дружище! Сидите, как чурбан! Черт вас возьми - и вместе с акциями сахарных компаний! Я утверждаю, что у них слабый курс,- вы можете разбиться в лепешку, но не получите за них больше 261.50. Мне их никто не посмеет предложить, как и акции завода доктора Кольбена. Смею вас уверить! Я выгоню вон такого человека! А вы знаете, что Венебергское строительное общество на краю краха, что люблянские выигрышные билеты упали в цене? А вы знаете, что американский миллиардер Браун застрелился? А вы знаете, что финансисты Мюллер, Скабат, Ковнер, Хюбнер покончили с собой, что Рехе, Кине, Мэн, Бюлехар повесились, что Карелт, Моррисон и Коммот и банкир Хаммерл с компаньоном утопились? А вы знаете, что повсюду банкрот на банкроте, что горят угольные шахты на Аляске и в одну из них прыгнул американский угольный король? А вы знаете, что залежи серы на Урале уничтожены землетрясением? А вы знаете, что ольденбургские пятидесятиталеровые паи понизились в цене на пятьдесят процентов, что Зальцбургская железнодорожная и трамвайная компании обанкротились? Вы этого, наверное, не знаете, иначе вы не стали бы просить у меня прибавки в двадцать крон...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Финансовый кризис»