Бодался теленок с дубом

Не вздохи, не круговерть моего валютчика за головой, не
куренье его всю ночь, ни даже лампа сатанячья, разрывающая
глаза, - но свои просчеты, свои промахи, и откуда только
выныривают они в ночной мозг, какой чередой подаются,
подаются!
Больше всего зажгло: как там обыск идёт, у Али? Почему-
то с вечера хватило мне впечатлений и событий, или
заторможенность, - на домашний обыск я не стянулся тревогой.
А сейчас - всё на нём, и всё - из моих ошибок. Зачем я дверь
открыл?! Полчаса у нас быть могло на сжиганье, на сборы, на
уговоры. Зачем я спешил уйти? Остались почти все, я тех,
восьмерых, потом уже не видел, тот же Зверев и обыском
руководит. И надо же так сложиться, два "Социализма" сразу -
и Шафаревич при них, тут же. Портфель-то ещё, может, не
даст, - но один экземпляр вынул мне на стол, и уже не успеет
спрятать! Хорошо, взял мои статьи для Сборника - но другие
экземпляры - на столе же прямо! и ещё других авторов
проекты, полузаконченные, ай-ай-ай, пропал "Из-под Глыб",
три года готовили - в прорву. Да! А письма с Запада! -
просто на столе, и искать не надо, только руку протяни!
никогда ни одно не попадалось, а эти - прочтут, все карты
открываем!. Да много может быть там... Да! Исправления к
"Письму вождям", в последнюю ночь сделанные. Да хуже! К
"Тихому Дону" последнее приложение - мало, что не отправим,
но - узнают всё! Да! Ещё одна плёнка, полуиспорченная,
дубликат от прошлой отсылки, нужно было сжечь, я забыл за
город взять, а в доме сложно палить - уж этот трофей отдать
совсем бессмысленно, совсем позорно. Да! А в несгораемом
шкафу - ведь "Телёнок" весь! "Телёнок" весь, отпечатанный! -
реветь хочется на всю камеру, вертеться, бегать! Ведь годы
так, лотерея: то кажется, у меня всего безопаснее, и
собираем ко мне, то кажется - я горю, и тащим, везём куда-
нибудь целый мешок, зарываем. Да "Декабристов" экземпляр не
дома ли? А уж о Втором Узле и говорить нечего, и ленинские
главы - всё это теперь в их руках. Боже мой, Боже, стоял как
скала, 25 лет конспирации, одни успехи, одни успехи - и
такой провал. И всего-то надо было им, на что никогда не
решались по трусости, - просто прийти ко мне прямо. И всё.
Вздыхал бедняга-валютчик за моим изголовьем, крутился,
жёгся, папиросы жёг. "Спи, - говорил я ему, - спи, силы
всего нужней пригодятся." Нет, - "кто продал?" - жгло его.
Кроме своих промахов ещё предательство близких больше всего
и жжёт всегда. А второй спал спокойно.

((К полуночи налились ноги, голова, глаза, ушла вся
ясность. Даже не отрывочные мысли, а какое-то месиво, но
спать не хотелось Але нисколько. Думала по третьему заходу
начать просматривать бумаги, но силы ушли. Тут вспомнила,
что от завтрака не ела ничего, и мужа взяли без обеда.

Страницы: (394) :  <<  ... 292293294295296297298299300301302303304305306307 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Ты не исключение. У тебя комплекс моей
неполноценности.

Как известно, Лаврентию Берии поставляли на дом миловидных
старшеклассниц. Затем его шофер вручал очередной жертве букет цветов. И
отвозил ее домой. Такова была установленная церемония. Вдруг одна из девиц
проявила строптивость. Она стала вырываться, царапаться. Короче, устояла и
не поддалась обаянию министра внутренних дел. Берия сказал ей:
- Можешь уходить.
Барышня спустилась вниз по лестнице. Шофер, не ожидая такого поворота
событий, вручил ей заготовленный букет. Девица, чуть успокоившись,
обратилась к стоящему на балконе министру:
- Ну вот, Лаврентий Павлович! Ваш шофер оказался любезнее вас. Он
подарил мне букет цветов.
Берия усмехнулся и вяло произнес:
- Ты ошибаешься. Это не букет. Это - венок.

Хармс говорил:
- Телефон у меня простой - 32-08. Запоминается легко:
тридцать два зуба и восемь пальцев.

Дело было на лекции профессора Макогоненко. Саша Фомушкин увидел, что
Макогоненко принимает таблетку. Он взглянул на профессора с жалостью и
говорит:
- Георгий Пантелеймонович, а вдруг они не тают? Вдруг они так и лежат
на дне желудка? Год, два, три, а кучка все растет, растет...
Профессору стало дурно.

Расположились мы с Фомушкиным на площади Искусств. Около бронзового
Пушкина толпилась группа азиатов. Они были в халатах, тюбетейках. Что-то
обсуждали, жестикулировали. Фомушкин взглянул и говорит:
- Приедут к себе на юг, знакомым хвастать будут: "Ильича видели!"

Пришел однажды к Бродскому с фокстерьершей Глашей. Он назначил мне
свидание в 10.00. На пороге Иосиф сказал:
- Вы явились ровно к десяти, что нормально. А вот как умудрилась
собачка не опоздать?!

Сидели мы как-то втроем - Рейн, Бродский и я. Рейн, между прочим,
сказал:
- Точность - это великая сила. Педантической точностью славились
Зощенко, Блок, Заболоцкий...

Довлатов Сергей Донатович   
«Соло на ундервуде»