Бодался теленок с дубом

Мало было тридцати учебных часов в школе, классного
руководства, одинокого кухонного хозяйства (из-за тайны
своего писания я и жениться не мог); мало было самого
подпольного писания - ещё надо было теперь учиться ремеслу
- прятать написанное.
А за одним ремеслом потянулось другое: самому делать с
рукописей микрофильмы (без единой электрической лампы и под
солнцем, почти не уходящим за облака). А микрофильмы потом
- вделать в книжные обложки, двумя готовыми конвертами: США,
ферма Александры Львовны Толстой. Я никого на Западе более
не знал, ни одного издателя, но уверен был, что дочь
Толстого не уклонится помочь мне.
Мальчишкой читаешь про фронт или про подпольщиков и
удивляешься: откуда такая смелость отчаянная берётся у
людей? Кажется, сам бы никогда не выдержал. Так я думал в
30-е годы над Ремарком ("Im Westen nichts Neues"), а на
фронт попал и убедился, что всё проще гораздо, и вживаешься
постепенно, а в описаниях - куда страшнее, чем оно есть.
И в подполье если с-бухта-барахта вступать, при красном
фонаре, в чёрной маске, да клятву какую-нибудь произносить
или кровью расписываться, так наверно очень страшно. А
человеку, который давным-давно выброшен из семейного уклада,
не имеет основы (уже и охоты) для постройки внешней жизни, а
живёт только внутренне - тому зацепка за зацепкою, похоронки
за похоронками, с кем-то знакомство, через него другое, там
- условная фраза в письме или при явке, там - кличка, там
- цепочка из нескольких человек, - просыпаешься однажды
утром: батюшки, да ведь я давно подпольщик!
Горько, конечно, что не для революции надо спускаться в
то подполье, а для простой художественной литературы.
Шли годы, я уже освободился из ссылки, переехал в
Среднюю Россию, женился, был реабилитирован и допущен в
умеренно-благополучную ничтожно-покорную жизнь - но к
подпольно-литературной изнанке её я так же привык, как к
лицевой школьной стороне. Всякий вопрос: на какой редакции
закончить работу, к какому сроку хорошо бы поспеть, сколько
экземпляров отпечатать, какой размер страницы взять, как
стеснить строки, на какой машинке, и куда потом экземпляры
- все эти вопросы решались не дыханием непринуждённым
писателя, которому только бы достроить вещь, наглядеться и
отойти, - а ещё и вечно напряжёнными расчётами подпольщика:
как и где это будет храниться, в чём будет перевозиться, и
какие новые захоронки надо придумывать из-за того, что все
растёт и растёт объём написанного и перепечатанного.
Важней всего и был объём вещи - не творческий объём в
авторских листах, а объём в кубических сантиметрах.

Страницы: (394) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Он может изгнать друзей
истины, но истина превозможет; он может унизить художника, но искусства
подделать он не в состоянии. Правда, явление весома обычное, что наука и
искусство преклоняются пред духом времени и что критический вкус
предписывает творческому законы. Где характер становится непреклонным и
твердым, там наука строго оберегает свои границы и искусство движется в
тяжких оковах правил; где, напротив, характер становится слабым и дряблым,
там наука стремится к тому, чтобы понравиться, и искусство - к тому, чтобы
доставить удовольствие. В течение целых столетий философы и художники
работают над тем, чтобы внедрить в низы человечества истину и красоту;
первые гибнут, но истина и красота обнаруживаются победоносно со
свойственной им несокрушимою жизненной силой. Художник, конечно, дитя века,
но горе ему, если он в то же время и воспитанник или даже баловень его.
Пусть благодетельное божество своевременно отторгнет младенца от груди
матери, дабы вскормить его молоком лучших времен, и даст дозреть до
совершеннолетия под дальним греческим небом. И после того как он станет
мужем, пусть он, в образе пришельца, вернется в свое столетие, но не для
того, чтобы прельщать его, своим появлением, но ради того, чтобы беспощадно,
подобно сыну Агамемнона, очистить его. Содержание он, конечно, заимствует из
современности, но форму - из более благородного времени; он возьмет ее и вне
всякого времени из безусловного, единства своего существа. Здесь из чистого
эфира его демонической природы, льется источник красоты, не зараженный
испорченностью поколений и времен, которые кружатся глубоко под ним в мутном
водовороте.
т.6 стр.276


Не о тех говорю я, которые только потому поносят граций, что никогда не
были ими обласканы. Каким образом могли бы оценить тихую работу вкуса по
отношению к внутреннему и внешнему человеку и не обратить внимания на
существенные выгоды культа прекрасного те, которые не имеют иного мерила
ценности, кроме потраченного труда и ощутительной пользы?..

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Цитаты»