Бодался теленок с дубом

Так стряслось чудо советской цензуры или, как точней его
назвали через три года - "последствие волюнтаризма в области
литературы".
20 октября, в субботу, Хрущёв принял Твардовского -
объявить ему решение. Это была не знаю первая ли, но
последняя их неторопливая беседа голова к голове. В сердце
Твардовского, как наверно во всяком русском да и
человеческом сердце, очень сильна жажда верить. Так когда-то
вопреки явной гибели крестьянства и страданиям собственной
семьи он отдался вере в Сталина, потом искренне оплакивал
его смерть. Так же искренне он потом отшатнулся от
разоблачённого Сталина и искал верить в новую очищенную
правду и в нового человека, испускающего свет этой правды.
Именно таким он увидел в эту двух-трёхчасовую встречу
Хрущёва; через месяц, в пору нашей самой восприимчивой
близости, А. Т. говорил мне: "Что это за душевный и умный
человек! Какое счастье, что нас возглавляет такой человек!"
В то свидание с Твардовским Хрущёв был мягок, задумчив,
даже философичен. Можно этому поверить. Уже кинжальным
клином сошлись против него враждебные звёзды. Уже наверно
имел он телеграмму от Громыко, что накануне в Белом доме тот
спрошен был: "Скажите честно, господин Громыко, держите вы
ракеты на Кубе?" И как всегда честно и уверенно ответил
Громыко: "Нет". Не знал конечно, Хрущёв, мирно разговаривая
с Твардовским о художественной литературе, что уже готовятся
в Вашингтоне щиты с увеличенными фотоснимками советских
ракет на Кубе, что в понедельник они будут предъявлены
делегатам американских государств и Кеннеди получит согласие
на свой беспримерно-смелый шаг: досматривать советские суда.
Всего только одно воскресенье отделяло Хрущева от его недели
позора, страха и сдачи. И как раз в эту последнюю субботу
довелось ему дать визу на "Ивана Денисовича".
"Я даже его перебивал! - вспоминал мне Твардовский, сам
удивляясь. - Я сказал ему: "от поцелуев дети не рождаются,
отмените цензуру на художественную литературу! Ведь если
ходят произведения в списках - хуже же нет!" И Никита
примирительно выслушивал, он будто сам был близок к тем
мыслям, как показалось Твардовскому. (Из сопоставления его
пересказов в редакции можно допустить, что А. Т. невольно
приписал молчащему Хрущёву свои собственные высказывания.)
Хрущёв рассказал Твардовскому, что собрано уже три тома
материалов о преступлениях Сталина, но пока не публикуются*.
"История рассудит, что мы предприняли". (Никита всегда
возвышался и смягчался, когда говорил о всеобщей смертности,
об ограниченности человеческих сроков. Это звучало у него и
в публичных речах. Это была у него неосознанная христианская
черта. Никто из коммунистических вождей ни до ни после него,
ни западнее ни восточнее его, никогда так не говорил.

Страницы: (394) :  <<  ... 24252627282930313233343536373839 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Но горб
Еще хуже,
Еще неуклюжей
Растет у меня и у вас.

У всех,
Кто слоняется праздный,
Немытый, нечесаный, грязный,
Появится
Горб,
Невиданный горб,
Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня
И в праздник и в будни,
Проснемся и смотрим уныло,
Мяукаем, лаем,
Вставать не желаем
И злимся на губку и мыло.

Скажите, куда
Бежать от стыда,
Где спрячете горб свой позорный,
Невиданный
Горб,
Неслыханный
Горб,
Косматый, мохнатый и черный?

Совет мой такой:
Забыть про покой
И бодро заняться работой.
Не киснуть, не спать,
А землю копать,
Копать до десятого пота.

И ветер, и зной,
И дождь проливной,
И голод, и труд благотворный
Разгладят ваш горб,
Невиданный горб,
Косматый, мохнатый и черный!


x x x

Кошка чудесно поет у огня,
Лазит на дерево ловко,
Ловит и рвет, догоняя меня,
Пробку с продетой веревкой...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Стихотворения (перевод С.Я.Маршака)»