Бодался теленок с дубом

СОЛЖЕНИЦЫН - Теперь относительно предложения Константина
Александровича. Ну, конечно же, я его приветствую. Именно
п_у_б_л_и_ч_н_о_с_т_и я и добиваюсь всё время! Довольно нам
таиться, довольно нам скрывать наши речи и прятать наши
стенограммы за семью замками. Вот было обсуждение
"Ракового корпуса". Решено было секцией прозы - послать
стенограмму обсуждения в заинтересованные редакции. Куда
там! Спрятали, еле-еле согласились мне-то дать, автору. И
сегодняшняя стенограмма - я надеюсь, Константин
Александрович, получить её?
Спросил К. А.: "в интересах чего печатать ваши
протесты?" По-моему, ясно: в интересах отечественной
литературы. Но странно говорит К. А., что р_а_з_в_я_з_а_т_ь
ситуацию должен я. У меня связаны руки и ноги, заткнут рот
- и я же должен развязать ситуацию? Мне кажется, это легче
сделать могучему Союзу Писателей. Мою каждую строчку
вычёркивают, а у Союза в руках вся печать. Я всё равно
не понимаю и не вижу, почему моё письмо не было зачтено на
съезде. Теперь К. А. предлагает бороться не против
п_р_и_ч_и_н, а против с_л_е_д_с_т_в_и_я - против шума на
Западе вокруг моего письма. Вы хотите, чтобы я напечатал
опровержение - а чего именно? Не могу я вообще выступать
по поводу ненапечатанного письма. А главное: в письме моём
есть общая и частная часть. Должен ли я отказаться от общей
части? Так я и сейчас все так же думаю, и ни от одного слова
не отказываюсь. Ведь это письмо - о чём?
ГОЛОСА - О цензуре.
СОЛЖЕНИЦЫН - Ничего вы то гда не поняли, если - о
цензуре. Это письмо - о судьбах нашей великой литературы,
которая когда-то покорила и увлекла мир, а сейчас утратила
своё положение. Говорят нам с Запада: умер роман, а мы
руками машем и доклады делаем, что нет, не умер. А нужно не
доклады делать, а романы опубликовывать - такие, чтоб там
глаза зажмурили, как от яркого света - и тогда притихнет
"новый роман", и тогда окоснеют "нео-авангардисты". От общей
части своего письма я не собираюсь отказываться. Должен ли
я, стало быть, заявить, что несправедливы и ложны восемь
пунктов частной части моего письма? Так они все справедливы.
Должен ли я сказать, что часть пунктов уже устранена,
исправляется? Так ни один не устранён, не исправлен. Что же
мне можно заявить? Нет, это вы расчистите мне сперва хоть
малую дорогу для такого заявления: опубликуйте во-первых моё
письмо, затем - коммюнике Союза по поводу письма, затем
укажите, что из восьми пунктов исправляется - вот тогда и я
смогу выступить, охотно. Моё сегодняшнее заявление о "Пире
победителей", если хотите, тогда печатайте тоже, хоть я не
понимаю ни обсуждения украденных пьес, ни опровержения
ненапечатанных писем. 12 июня здесь, в Секретариате, мне
заявили, что коммюнике будет напечатано безо всяких условий,
- а сегодня уже ставят условия.

Страницы: (394) :  <<  ... 330331332333334335336337338339340341342343344345 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
(Снова ходит.) Я проклинаю тот день и тот час, когда впервые сел писать
рассказы, мне ненавистны те люди, которые говорили мне, что у меня
получается, сколько раз я пытался бросить... (Останавливается.) Но легко
сказать "бросить писать!". (Распаляясь.) Можно избавиться от тысячи дурных
привычек и приобрести две тысячи хороших, можно стать вежливым, чутким,
бескорыстным, можно бросить курить, пить, можно бросить наконец жену, детей,
но - бросить писать?! Человек, раз напечатавший где-нибудь рассказ или
стихотворение, уже никогда не остановится писать. Это невозможно, так же,
как невозможно дураку перестать валять дурака!
(Усмехаясь.) Я аккуратно складываю все это в стол в тайной надежде, что
когда-нибудь эти бумаги схватит дрожащая рука исследователя.
Знаете, я болен. Пока я не сплю, меня беспрерывно сосет необъяснимое
беспокойство, словно в кармане у меня билет на какое-то прекрасное
единственное представление, а время уходит, уходит, и билет пропадает... По
ночам мне снятся запутанные сюжеты... и, знаете, я скажу вам больше: для
меня и жизнь моя - черновик. Да-да! Черновик, исчерканный, запутанный
черновик, в котором не разберется ни одна душа на свете.
(Несколко раз проходит туда и обратно. Грустно.) А обивать пороги
редакций, вы думаете, легко и весело? Придешь к иному редактору, принесешь
рассказ, а он эдак сквозь зубы: "Ну, что скажете?" Будто я пришел занимать
деньги или украсть пресс-папье с его стола. (Останавливается у двери с
табличкой "Редактор".)
Вот сейчас за этой дверью решается, будет ли напечатан мой новый
рассказишко или нет, Конечно, я надеюсь, но скорей всего его не возьмут. Мне
кажется, рассказ я писал вяло, с постыдным равнодушием к своим героям. Там
героиня у меня смеется, а когда я писал это место, я засыпал с ручкой в
руках. (Снова ходит.)
Говоря откровенно, вдохновения никакого вообще нет. Вдохновение
выдумали поэты, чтобы пустить пыль в глаза. Гонорар и тщеславие - вот
единственные двигатели творчества...

Вампилов Александр Валентинович   
«Исповедь начинающего»