Бодался теленок с дубом

А зачем же
"Литгазета" держала протест девять недель? Расчёт ясен:
пусть "Корпус" появится на Западе, и тогда можно будет его
проклясть и не допустить до советского читателя. А ведь,
напечатанный вовремя, протест мог остановить публикацию
"Корпуса" на Западе. Вот например два американских
издательства Даттон и Прегер, когда только с_л_у_х_и дошли
до них, что я протестую против напечатания "Корпуса", в
мае 1968 г. отказались от своего намерения печатать
книгу. А что было бы, если б "Литгазета" напечатала мой
протест тотчас?
Председательствующий БАРАНОВ: - Ваше время истекло, 10
минут.
СОЛЖЕНИЦЫН - Какой может быть тут регламент? Это вопрос
жизни.
БАРАНОВ - Но мы не можем вам больше дать, регламент.
СОЛЖЕНИЦЫН настаивает.
ГОЛОСА - разные.
БАРАНОВ - Сколько вам еще надо?
СОЛЖЕНИЦЫН - Мне много надо сказать. Но по крайней мере
дайте ещё десять минут.
МАТУШКИН - Дать ему три минуты.
(посовещавшись, дают ещё десять)
СОЛЖЕНИЦЫН (ещё убыстряя и без того быструю речь) - Я
обращался в Министерство Связи, прося прекратить
п_о_ч_т_о_в_ы_й р_а_з_б_о_й в отношении моей переписки -
недоставку или задержку писем, телеграмм, бандеролей,
особенно зарубежных, например, когда я отвечал на
поздравления к моему пятидесятилетию. Но что говорить, если
Секретариат СП СССР сам поддерживает этот почтовый разбой?
Ведь Секретариат не переслал мне ни одного письма, ни одной
телеграммы из той кипы, которую получил на моё имя к моему
пятидесятилетию. Так и держит беззвучно.
Переписка моя вся перлюстрируется, но мало того:
результаты этой незаконной почтовой цензуры используются с
циничной открытостью. Так, секретарь фрунзенского райкома
партии г. Москвы вызвал руководителя Института Русского
языка Академии Наук и запретил запись моего голоса на
магнитофон в этом институте - узнал же он об этом из
цензурного почтового извлечения, поданного ему.
Теперь об обвинении в так называемом "очернении
действительности". Скажите: когда и где, в какой теории
познания о_т_р_а_ж_е_н_и_е предмета считается важней
самого предмета? Разве что в фантомных философиях, но не в
материалистической же диалектике. Получается так: неважно,
что мы делаем, а важно, что об этом скажут. И чтобы ничего
худого не говорили - будем обо всём происходящем молчать,
молчать. Но это - не выход. Не тогда надо мерзостей
стыдиться, когда о них говорят, а когда делают. Сказал поэт
Некрасов:

Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит отчизну свою.

А тот, кто всё время радостно-лазурен, тот, напротив, к
своей родине равнодушен.
Тут говорят о маятнике. Да, конечно, огромное качание
маятника, но не со мной только одним, а во всей нашей жизни:
хотят закрыть, забыть сталинские преступления, не вспоминать
о них.

Страницы: (394) :  <<  ... 340341342343344345346347348349350351352353354355 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Молчащими не будет ночью
И днем он окружен,
Что всё следят, когда заплачет,
Когда издаст он стон, -
Следят, чтоб у тюрьмы не отнял
Тюремной жертвы он.

Он не увидит на рассвете,
Что вот пришла Беда,
Пришел, дрожа, священник в белом,
Как ужас навсегда,
Шериф и комендант, весь в черном,
Чей образ - лик Суда.

Он не наденет торопливо
Свой каторжный наряд,
Меж тем как грубый доктор смотрит,
Чем новым вспыхнул взгляд, -
Держа часы, где осужденья
Звучат, стучат, стучат.

Он не узнает тяжкой жажды,
Что в горле - как песок,
Пред тем, когда палач в перчатках
Прильнет на краткий срок
И узника скрутит ремнями,
Чтоб жаждать он не мог.

Слова молитв заупокойных
Не примет он, как гнет,
И, между тем как ужас в сердце
Кричит, что он живет,
Он не войдет, касаясь гроба,
Под страшный низкий свод.

Не глянет он на вышний воздух
Сквозь узкий круг стекла,
Молясь землистыми губами,
Чтоб боль скорей прошла,
Не вздрогнет он от губ Кайафы,
Стирая пот с чела...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы. Оскар Уайльд»