Бодался теленок с дубом

С трибуны пленума Хрущёв
заявил, что это - важная и нужная книга (моей фамилии он не
выговаривал и называл автора тоже Иваном Денисовичем). Он
даже жаловался пленуму на своё политбюро: "Я их спрашиваю -
будем печатать? А они молчат!.." И члены пленума "понесли с
базара" книжного - две книжечки: красную (материалы пленума)
и синюю (11-й номер "Нового мира"). Так, смеялся
Твардовский, и несли каждый под мышкой - красную и синюю. А
секретарь новосибирского обкома до заключительной речи
Хрущёва сказал Твардовскому: "Ну, было и похуже... У меня в
области и сейчас такие хозяйства есть, знаю. Но зачем об
этом писать?" А после Никитиной речи искал Твардовского,
чтобы пожать ему руку и замять свои неправильные слова.
Такова была сила общего захвала, общего взлёта, что в
тех же днях сказал мне Твардовский: теперь пускаем
"Матрёну"! Матрёну, от которой журнал в начале года
отказался, которая "никогда не может быть напечатана", -
теперь лёгкой рукой он отправлял в набор, даже позабыв о
своём отказе тогда!
"Самый опасный - второй шаг! - предупреждал меня
Твардовский. - Первую вещь, как говорят, и дурак напишет. А
вот - вторую?.."
И с тревогой на меня посматривал. Под "второй" он имел в
виду не "Матрёну", а - что я следующее напишу. Я же,
переглядывая, что у меня написано, не мог найти, какую
вытянуть наружу: все кусались.
К счастью, в этот именно месяц написалась у меня легко
"Кречетовка" - прямо для журнала, первый раз в жизни. А. Т.
очень волновался, беря её, и ещё больше волновался, читая
боялся промаха, боялся как за себя. С появлением Тверитинова
его опасения ещё усилились: решил он, что это будет
патриотический детектив, что к концу поймают подлинного
шпиона.
Убедясь, что не так, тут же послал мне радостную
телеграмму. Над "Кречетовкой" и "Матрёной", которые по его
замыслу должны были утвердить моё имя, он первый и последний
раз не высказывал политичных соображений "пройдёт - не
пройдёт", а провёл со мной в сигаретном дыму честную
редакторскую работу*. Его уроки (моей самоуверенности)
оказались тонкими, особенно по деревенскому материалу:
нельзя говорить "деревенские плотники", потому что в деревне
- каждый плотник; не может быть "тесовой драни"; если
поросёнок жирный, то он не жадный; проходка в лес по ягоды,
по грибы - не труд, а забава (впрочем, тут он уступил, что в
современной деревне это уже - труд, ибо больше кормит, чем
работа на колхозном поле); ещё - что у станции не может
расти осинка, потому что там всё саженое, а её никто никогда
не посадит, что "парнишка" старше "мальчишки". Ещё он очень
настаивал, что деепричастия не свойственны народной речи, и
поэтому нельзя такую фразу: "заболтав, замесив да испеку".

Страницы: (394) :  <<  ... 28293031323334353637383940414243 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Выполнив эту работу, они занялись своими ногами.
Заледеневшие мокасины сильно истрепались в пути, острый лед речных заторов
превратил их в лохмотья. Меховые носки были в таком же состоянии; когда же
они оттаяли настолько, что их можно было стащить, обнажились
мертвенно-бледные пальцы ног в разных стадиях обмороженности; они
красноречиво поведали несложную историю похода.
Оставив Ка-Чукте и Гоухи сушить у костра обувь, Ситка Чарли повернул
лыжи и пошел обратно по тропе. Он и сам был бы рад посидеть у костра и
дать отдых своему измученному телу, но это было бы противно _з_а_к_о_н_у
и_ ч_е_с_т_и_. Он шагал по замерзшей равнине, в каждом шаге был словно
вопль протеста, в каждом мускуле - призыв к бунту. Его нога то и дело
ступала на хрупкий лед, только что затянувшейся промоины, и тогда нужно
было не мешкая перепрыгнуть на другую льдину. Смерть в таких местах бывает
мгновенной и легкой; но Ситка Чарли не желал умирать.
Тревога, которая постепенно нарастала в нем, рассеялась, как только
из-за поворота реки показались ковыляющие фигуры двух индейцев. Они с
трудом волочили ноги и тяжело дышали, точно несли непосильную ношу, хотя в
их заплечных мешках было всего несколько фунтов клади. Ситка Чарли
набросился на индейцев с расспросами, и, видимо, их ответы успокоили его.
Он поспешил дальше. Навстречу шли трое белых - двое мужчин вели под руки
женщину. Они тоже брели, как пьяные, от усталости у них тряслись руки и
ноги. Однако женщина старалась не слишком опираться на своих спутников и
двигаться без их помощи. На лице Ситки Чарли мелькнула радость, когда он
увидел ее. Миссис Эппингуэлл вызывала у него чувство глубокой симпатии и
уважения. На своем веку он перевидал много белых женщин, но никогда еще
ему не доводилось идти с какой-нибудь из них по снежной тропе. Когда
капитан Эппингуэлл впервые заговорил с ним об этом рискованном
предприятии, предложив ему принять участие в походе, индеец хмуро покачал
головой. Он знал, что прокладывать новый путь через унылые просторы
Северной Страны было делом, которое даже от мужчин требовало предельного
напряжения сил...

Джек Лондон (Jack London)   
«Сын волка - Мудрость снежной тропы»