Бодался теленок с дубом

(Чистосердечная, никогда не лгущая "Литературная газета" так
и напечатала "он дал подробные указания, как следует
распорядиться гонорарами", а что для общественного
использования на родине - попало у неё в невинное
сокращение.) Сам же я буду пользоваться лишь Нобелевской
премией. Однако получение и этих денег сделали мне
унизительным, трудным и неопределённым. Министерство внешней
торговли объявило мне, что на каждую приходящую сумму
потребуется специальное решение коллегии выплачивать ли мне
её вообще, в каком виде, сколько процентов.

(Как же всё-таки удаётся собирать материалы)

Тут опять особенность нашей жизни, которую западному
человеку, вероятно, трудно понять. Насколько я представляю,
может быть тоже неверно, на Западе установилось, что каждый
труд должен быть оплачен, и малопринято делать работу
бесплатно. А у нас например тот же Самиздат на чём и
держится, как не на бесплатности? Люди тратят свой труд,
свободное время, сидят ночами над работой, за которую могут
попасть только под преследования.
Так и со мной. О моей работе, моей теме широко известно
в обществе, даже и за пределами Москвы, и доброхоты, часто
мне незнакомые, шлют мне, передают, разумеется не по почте,
а то бы не дошло - разные книги, даже редчайшие, свои
воспоминания и т. д. Иногда это бывает впопад и очень ценно,
иногда невпопад, но всегда трогает и укрепляет во мне живое
ощущение, что я работаю для России, а Россия помогает мне. И
иначе. Часто я сам прошу знающих людей, специалистов - о
консультациях, порой очень сложных, о выборке материалов,
которая требует времени и труда, и не только никто никогда
не спрашивал вознаграждения, но все наперебой рады помочь.
А ведь это бывает ещё и очень опасно. Вокруг меня и моей
семьи создана как бы запретная, заражённая зона. И посегодня
в Рязани остались люди, уволенные с работы за посещение
моего дома несколько лет назад. Директор московского
института членкор Т. Тимофеев, едва узнав, что работающий у
него математик - моя жена, так перетрусил, что с
непристойной поспешностью вынудил её увольнение, хотя это
было почти тотчас после родов и вопреки всякому закону.
Семья совершила вполне законный квартирный обмен, пока не
было известно, что эта семья - моя. Едва узналось -
несколько чиновников в Моссовете были наказаны: как они
допустили, что Солженицын, хотя не сам, но его сын младенец,
прописан в центре Москвы?
Так что мой консультант иногда встретится со мной,
поконсультирует час или два - и тут же за ним начинается
плотная слежка, как за государственным преступником,
выясняют личность. А то и дальше следят с кем встречается
уже этот человек.
Впрочем, не всегда так.

Страницы: (394) :  <<  ... 353354355356357358359360361362363364365366367368 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
-- И вы думаете, что со временем все женщины будут ученые?
-- Со временем, конечно. Взять пример с нашего быта и
деревенского: вы знаете, например, как теперь в деревне ценится
жених, какое, пользуясь нашим временем, он заламывает приданое
с невесты.
-- Но как же и быть без приданого?
-- Как быть? вот у меня пустая комната, привожу к себе жену
и говорю: будем жить, как я живу, так и ты...
-- Вам хорошо, у вас пустая комната, и, так сказать, голова,
а ежели изба, хомуты и прочее, а женщина у печи и на скотный
двор ходит, и я всякую вещь должен завести для совместной
жизни, то как же я стану на хозяйство без приданого?
С этого момента я стал решительно на защиту хозяйственного
быта в избе с вещами, с приданым, против жизни головой в пустой
комнате, знаю я это житье -- довольно!
-- А почему? -- резко спросил меня политраб.
Это было совершенно особенное почему, не то обычное научное
в смысле детерминизма, холодное, бесстрастное, а совершенно
такое же, как в Голубиной книге и у детей, источник чего --
моральная или эстетическая и вообще желанная качественность.
Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о
приданом в цепь исторических причин, увести политраба в
бесконечность прошлого и, возвратясь оттуда, вдруг представить
дело в таком виде, что вся совокупность наших знаний о приданом
не даст нам троим -- скорняку, политрабу и мне -- согласно
решить в данный момент, следует брать приданое или не следует.
Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб
загонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст
возможности вернуться к приданому в настоящий момент. Дело
осложнилось еще и тем, что скорняк понимал нас по-своему,
вмешивался и все перебивал примером из жизни какого-то купца
Василия Ивановича. Я, например, говорю:
-- Когда между враждующими славянскими народами явились
базары, кончаются воинственные набеги за женщинами,
прекращается умыкание жен.
-- А почему? -- спрашивает политраб...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Голубиная книга»